Добрый

Но это была всё фигня. Главное, что я летел. Стремился ввысь и вдаль. Полёт мой был довольно ровный, достаточно уверенный, а главное — стремительный. Судя по чувствительному сопротивлению воздуха, обволакивающего моё лицо, был я сейчас поскоростнее знаменитого «кукурузника».

— Да не маши ты руками, — донёсся до меня раздражённый голос. — Я машу, ты висишь — вместе летим. Ты машешь, я вишу — буравим землю как таран. Вместе машем — куча синяков, мои перья — вон, и снова буравим землю. Доходчиво?

— Ещё как, — подтвердил я, хотя степень моей ошарашенности от внезапно нарисовавшегося голоса зашкаливала.

— Сейчас от этих смоемся — поговорим.

Только сейчас я ощутил, что меня довольно сильно стиснули в районе чуть повыше талии. Кроме того, в лицо бил воздушный поток, а ещё меня периодически обмахивали сверху. И самое главное, остановив хаотичное движения своих рук, я не рухнул камнем вниз.

— Значит не глюк, — выдохнул я.

— Не затихнешь — долбану клювом.

И я затих. Сложил руки домиком над глазами, максимально отсекая потоки встречного воздуха, чтобы не слезились глаза, и, свыкнувшись с ролью груза, подвешенного под брюхом махающего дельтаплана, стал обозревать окрестности. Пейзаж, впрочем, не радовал разнообразием. Болота они и есть болота. Приедаются быстро. А скука, как известно, лучшее зевотное и усыпляющее. Короче, как это водится со мной в этом мире, сон ко мне подкрался незаметно, обухом по голове ударив вдруг.

Глава 12

Глава 12

— Не спать. Не спать. Не спать...

Монотонность этих двух простейших слов стучалась в мой умиротворённый мозг, естественно, большой симпатии не вызывая.

— Не спать. Не спать. Не спать...

Да что там симпатии. Тут явно выраженная антипатия будет доброй похвалой.

— Не спать. Не спать. Не спать...

Какая антипатия? Ярко выраженное бешенство — вот лучшая реакция на этот раздражитель.

— Не спать. Не спать. Не спать...

Причём бешенство АГРЕССИВНОЕ!!! Сейчас проснусь и начищу хлебальник этому извращённому будильнику!

— Не спать. Не спа...

В мгновение ока я выдернул себя из оков столь желанного сна. Ещё не раскрывая глаз, заставил тело принять горизонтальное положение. Зафиксировался на довольно неровной поверхности. Сжал кулаки. И только после этого распахнул очи, готовый провести минимум боксёрскую двоечку в противный раздражитель.

— С добрым утром! — поприветствовал меня «раздражитель», мгновенно сбив мой агрессивный настрой.

Пожалуй, такой зверюге мои кулачки до лампочки. А вот зверюге ли? Передо мной восседал трёхметровый шарик, укутанный в какие-то обноски непонятного цвета. Ниточки этих обносок лениво развевались на ветру, делая шарик ещё более пушистым. В верхней части шарика, словно приклеенное к нему, располагалось лицо. Человеческое лицо. Ну почти человеческое. Я бы даже сказал, лицо приятной старушки, милосердно подёрнутое временем. Вуаль морщинок сложилась на нём в такой причудливый узор, что оставалось лишь диву даваться, насколько природа приятно преподнесла старость. Слегка подёрнутые печалью времени глаза между тем давали понять, что в любой момент они могут засиять восторженностью юношеского задора. Даже крючковатый, выдающийся грузинский нос, кстати, не подёрнутый морщинками, выдавал на гора родство минимум с царицей Тамарой. Причём царица была лицу максимум бабушкой по генеалогическому древу. Но что-то в лице было не так. Я уж про шарик, носящий его, молчу. Вместе данное сочетание сочетаться в моём мозгу отказывалось, хоть ты тресни.

— Значит так, по пунктам, — проговорил шарик. — Это не нос, а клюв.

При этом он довольно ловко склонился и стукнул меня носоклювом в лоб. Совсем легонько, но твёрдость и мощь я прочувствовал по полной. Шишак точно гарантирован.

— Это не обноски, а крылья.

Шарик распахнул свои лохмотья, оказавшиеся значительными по площади крыльями, покрытыми перьями невнятной расцветки, но зато с причудливой формы, длинными ворсинками. Именно их я принял за ниточки.

— Дальше видишь сам.

Ну да, я действительно видел. Под крыльями-плащом обнаружилось стройное женское тело, покрытое точно такими же перьями, что и крылья. Роскошное, с шикарными окружностями тело плавно перетекало в длиннющие ровные ноги. И тоже, естественно, в пёрышках. Вот только оканчиваться эти прекрасные ножки по-человечески не желали. Птичьи лапы охренительного размера венчали их снизу. Правда, не голые и кожистые, как у какой-то курицы. А тоже покрытые пёрышками по самые кончики изящных коготков. Изящных — это если не брать в расчёт их размеры. А если приглядеться, то их мощь, острота и веющая опасность навевали определённую тоску.

В довершении всего этот шарик — хотя, какой к чёрту шарик?! — как-то по-птичьи и в то же время по-человечьи изогнул ногу в бок, продемонстрировав обалденную мускулатуру. Шварценеггер должен был удавиться в колыбели и не истязать себя стероидами. Один хрен, таких высот не достиг бы, даже подкачивая себя мощным компрессором.

— Вопросы? — осведомилось существо.

— А должны быть? — робко поинтересовался я.

— Значит, в рукопашную идти передумал?

— Да... я... вот... — совсем уж нерешительно выдавил я из себя.

— Это правильно. Чего зря организм насиловать. Тупо больно в процессе и чертовски неэстетично на выходе.

Произнося последнюю фразу, эта птица-баба, снова укуталась в крылья словно в мохнатый плащ, а стала вновь похожа на шарик с человеческим лицом, но орлиным клювом. Я же непроизвольно вытер испарину от намочившего меня внутреннего напряжения, и слегка огляделся вокруг.

— Опа, а мы в гнезде! — констатировал я очевидный факт.

— Железная логика, — улыбнулась в ответ птица-шарик.

— Эта логика начинает пропадать, так и не родившись изначально, — промямлили я, наконец погружаясь в раздумья и предположения.

Что я знаю о птицах с человеческими лицами? Гамаюны — Высоцкий пел. Сирины — чего-то там древнее, то ли греческое, то ли славянское. Алконосты — из той же оперы. И гарпии — это точно греческое. Вроде все они поют и пением что-то там делают. Хотя гарпии нет. Эти орут, воруют — беспредельщики, короче. Вот, тяжело, когда в школе плохо учился.

— Давай поподробнее, — попросила восседающая передо мной похитительница. — Интересно же.