Добыча хищника

– Через раскрытие ему собственных чувств?

– Вот в чем дело, – Севастьянов снял очки и принялся протирать краем халата стекла, – он понимает вас иначе. Ему не доступны наши органы чувств. Даже запах или настроение он распознает по-другому. Его тело – это вроде приемника, настроенного именно на вас, Эля. Каждое ваше прикосновение дает ему вспышку удовольствия. Это как пробовать что-то кончиком языка. Поцелуи или секс – это полный обмен…

– Хорошо, я поняла! – запаниковала я, испугавшись, что, как биолог, Севастьянов выложит все в пугающе рациональных подробностях.

– Эля, вы делаете все очень правильно, – произнес он. – Ни в коей мере мы не имеем права ограничивать вас, потому что в противном случае вы утратите всю свою индивидуальность, – он положил свою шершавую руку поверх моей руки и ободряюще сжал: – А теперь идите и хорошенько выспитесь, я что-нибудь скажу от вашего имени Суханову.

Я злорадно усмехнулась – от моего имени пошлите его к черту. Еще раз.

[1] Фраза из фантастического кинофильма «Игра Эндера», 2013г.

Глава 19

Страх никогда не уходил полностью, если дело касалось Тайгета Касара. Возможно, страх был легкой приправой к блюду под названием «Э. Черникова». Иногда «Э. Черникову» подавали под горячим пряным соусом «Желание», или ягодно-сливочным «Смущение», а иной раз приторным «Стыдом» или кисло-сладким «Возбуждением». Во всяком случае, это блюдо всегда обладало неповторимым вкусом.

Вкушать следовало маленькими порциями, к слову.

Я поерзала в кресле.

Стоило снова оказаться здесь, у пылающего камина в образе строгого адвоката или учительницы, как ко мне возвращалось приятное чувство томления. Да, «Э. Черникову» стоит хорошенько потомить у огня…

Я распахнула пиджак и закинула ногу на ногу, разглядывая черные лаковые туфли. Волосы были собраны в тугой классический пучок, на кончике носа вновь оказались очки.

Я была готова к сервировке и подаче на стол.

После слов Севастьянова я с иронией думала о себе, как о добыче чужака. Этакое блюдо победителя.

Константин хотел поговорить со мной перед самой отправкой, но я не желала тревожить старые раны. Мне было слишком больно думать о нем, как об убийце.

Разместив блокнот на коленях, я подогревалась в адском пламени преисподней – до приятной корочки, кажется.

Ожидание – это еще один вид страданий. Но самое ужасное во всем этом – мне смертельно хотелось его увидеть.

В этот раз все было острее.

Кажется, в сегодняшней подаче слишком много перчинки.

Я подобралась в кресле, ощущая вторжение – пространство раскололось. Сквозь брешь вытянуло весь воздух, и я почувствовала одурманивающий аромат его кожи. Все это было не к месту – я пьянела от его близости.

– Привет, – даже голос ослаб. – Ты хочешь продолжить нашу игру?

Я знала, что он уже в комнате. Кажется, он стоит за спинкой моего кресла и смотрит на меня сверху вниз. Во всяком случае, я ощущаю, что его взгляд скользит по мне, словно лезвие бритвы.

Может, в этот момент он решает свернуть мне шею?

Хотя все происходит наоборот: именно я сворачиваю шею, когда он обходит кресло, появляясь, наконец, перед моими глазами. На нем черные джинсы, толстовка с капюшоном и кеды. Рукава толстовки подтянуты к локтям – я отмечаю, что он любит носить именно так, открывая запястья и кисти рук.

На сей раз он уселся на подлокотник кресла.

– Хочу, – его голос действовал лучше любого афродизиака. – Но правила игры будут другими. Я отвечаю на твои вопросы, ты исполняешь мои желания.

В животе сладко заныло.

– Хорошо, – я коснулась блокнота грифелем карандаша: – Можешь ли ты сдержать желание убить хейэри, если почувствуешь ее кровь?

Он скрестил руки на груди, не торопясь говорить «да» или «нет», а просто пожирал меня глазами.

– Ты прекрасно знаешь ответ на этот вопрос, Эля, ведь я планирую лишить тебя девственности.

Грифель сломался и отлетел в сторону. Я коротко вздрогнула.

– Это не считается вежливым в мире, где я живу, – пробурчала я, краснея. – Упоминать физиологические особенности собеседника – моветон.

– Можешь в отместку сказать, что я мудак.

Он запомнил это ругательство, черт возьми.

– Ты не ответил прямо на вопрос, поэтому остаешься без желания.

– Если тебе нужна расшифровка, то я постараюсь сдержаться.

– Но ты не уверен, что сможешь?

– Не толкай меня к тому, чтобы я проверил это прямо сейчас.

– Я спрашивала на случай, если я натру мозоль этими туфлями, – сказала я, поднимая ногу и демонстрируя ему шпильку, – а не то… что ты подумал.

Он взглянул на мою ногу и повел взглядом выше по узкой брючине, пуговицам на рубашке, моим ключицами, пока не коснулся лица, вернее, призывно-распахнутых губ. Этот взгляд ощущался почти также весомо, как прикосновение.

– Распусти волосы.

– А?

– Это мое желание.

Я вытащила несколько шпилек и позволила тяжелым светлым локонам упасть на спину.

Кажется, чужак красноречиво обозначил характер своих желаний, и мне следовало подумать прежде, чем продолжать.

– Я могу называть тебя Тай?

– Это кличка?

– Это сокращение твоего имени. В разговоре воспитанные люди обычно обращаются друг к другу по именам. Ты, например, постоянно называешь меня сокращенным именем, хотя меня зовут Элеонора.

Пожалуй, возможность лишится привычного имени ему не нравилась.

– Произнеси еще раз, – и на мой недоуменный взгляд, пояснил: – Это имя. Произнеси его.

– Тай.

– Еще.

– Тай.

Сощурил желто-карие глаза и спокойно вымолвил:

– Оно тебе нравится, – утверждение, заставившее меня смутиться. – Хорошо, – и убил меня наповал: – Подойди и прикоснись ко мне.

Вообще-то это было два действия, но – к черту! – я хочу исполнить оба.

Прежде я скинула туфли, потому что вовсе не была уверена, что дрожащие ноги доставят меня до его кресла. Здесь буквально пара шагов, но я не тороплюсь – слишком страшно, во рту все пересыхает от волнения.