Добыча хищника

– Пошел… ты…

– Это не тот ответ, на который я рассчитывал.

– Даешь мне шанс? Что-то ты не торопился сделать этого раньше!

– Раньше ты тоже не торопился стать мной, придурок. И я никогда не был жертвенен. Это дается мне нелегко.

– О чем ты, твою мать?

Чужак убрал ногу, и Суров приподнялся на локтях, а затем перевернулся, пытаясь встать, но ударом был снова отброшен на спину.

– Отдохни немного, – произнес Тай, пока Константин шипел ругательства, – мой асвахор остановит ратхату. Ненадолго – несколько сотен лет. Но этого вполне достаточно, чтобы ты смог нести знание среди людей.

– Асвахор?

– Поднапрягись, придурок.

Суров снова выругался.

– Научись разговаривать нормально, инопланетная задница. Я не должен понимать еще и твои намеки!

– Моей сути будет достаточно, чтобы дать вам фору.

Константин некоторое время напряженно смотрел в небо, опасаясь, что понял чужака превратно, пока не переспросил:

– Ты что, хочешь пожертвовать собственной жизнью?

– Ты делаешь потрясающие успехи.

Суров рассмеялся, но в следующую секунду стал серьезен. Эля даже сейчас, в отличие от всех ученых мира, спасает эту планету гораздо лучше. Именно она – та ценности, ради которой чужак предает даже собственную природу. Он не идет на компромиссы, он просто прокладывает собственный путь.

– Ты и в самом деле сдохнешь?

Чужак некоторое время просто стоял над ним, глядя сверху вниз.

– В самом деле.

– Вернешься к Халару?

– Нет. Буду вечно гореть в аду тебе на радость. Ты это хотел услышать?

– Да ты гребанный шутник, – недовольно пробурчал Константин.

Неприятно-новое чувство всколыхнулось в его душе. Нет, вовсе не злорадство. И не торжество. Иррационально, он почувствовал к этому существу уважение. А еще что-то смежное с осознанием сакральной важности этого поступка.

– Этой ночью мы заберем всех, у кого есть метка, – произнес чужак. – Это неизменно. Они погибнут. Но ни одна женщина не получит новый скихр.

Суров поморщился, но не стал спорить. Пожалуй, выторговать условия получше уже не получится.

– А Эля?

Над его головой раздавались лишь размеренные шаги чужака.

Звезды все так же сверкали в темной глубине космоса.

– Ты ей скажешь? – спросил Суров. – Или просто испаришься, сказав, что вышел за хлебом?

– Это не должно тебя волновать.

Суров впервые не хотел отвечать ни язвительной репликой, ни оскорблением. Подполковник не был настолько наивен, чтобы верить в искупление, но именно в этот момент он верил в это больше всего. Если существует искупление для чужака, то и ему оно тоже может быть доступно.

– Ты будешь жить очень долго, – вдруг бросил чужак, не поворачиваясь. – Поверь мне, это не так весело, как ты думаешь.

– Я позабочусь о ней.

Тай повернул голову.

– Тебе предстоит гораздо больше. Позаботься обо всем человечестве, – и в следующую секунду он растворился во мраке.

***

Сон отступил внезапно, и я почувствовала адский холод, будто солнце, которое грело меня, вдруг погасло. Наверняка, оно взорвалось, сдвигая пласты мироздания, и миллиарды осколков хлынули во все стороны, уничтожая все на своем пути.

Резко согнувшись в ворохе одеял, в которые Тай завернул меня, я почувствовала пустоту внутри. Боль разлилась по телу волной, с губ сорвалось: «Тай…»

Пообещай мне, Эля, что будешь счастливой для меня.

– Тай!

Что это?

Спустив на пол ноги, я задрожала всем телом.

Сквозь закрытые портьеры пробивался слабый отблеск приближающегося рассвета. Неужели Тай не разбудил меня?

Завернувшись в одеяло, я сделала несколько шагов к графину с водой, стоящем рядом на тумбе.

Что за сон мне приснился? Почему я чувствую себя чудовищно одинокой?

Щелк.

Я обернулась, вглядываясь в шлейф белого хлопка, тянущегося за мной. Медленно осев на колени, я запустила руку в складки одеяла и достала четки. Черные бусины сверкнули в моих руках – холод дерева обжег мне пальцы. Выронив эту вещь – символ моего горя – я плюхнулась на пол.

Прощай.

Ласковый поцелуй в волосах, запах его тела, тепло его подвески у меня на груди, жар ночи, проведенной с ним – это все, что он мне оставил.

Пальцы дрожат. Я едва сознаю – мысль молниеносна, она рождается в голове быстрее, чем приходит осознание.

– Тай? – зову я, не желая верить. – Любимый, пожалуйста! Тай!

Моя любовь так огромна, что не умещается в груди. Она рвется из меня криком, и я теряю контроль:

– Тай!

Ночь еще не ушла – он услышит.

Стискиваю одеяло пальцами. Мои щеки мокрые от слез. Они оседают горькой солью на моих губах, падают с подбородка, разбиваясь насмерть.

– Пожалуйста… пожалуйста… – шепчу дрожащими губами: – Тайгет Касар! Тайгет!

Пустота необъятна, словно космос. Мое сердце рвется на части – как же больно!

– Забери меня, пожалуйста, – умоляю, понимая, что он не придет. – Забери меня, Тай.

Он больше никогда не вернется ко мне.

– Лжец! – рычу сквозь зубы, – ты сказал, что услышишь!

Я судорожно нащупала четки и сжала их в кулаке. Который сегодня день? Который день, черт…

Десять бусин – десять ночей с тобой.

Я готова умереть вместе с ним. Я готова отправиться за ним сквозь боль и смерть хоть в самое адское пекло.

«Что значит асвахор?»

«Обещание, клятва, жертва».

– Мы придумаем что-нибудь другое, Тай… – шепчу я, – обещаю, любимый, мы придумаем что-нибудь.

«Неужели ты подумала, что умрешь без моего разрешения?»

Он сделал это для меня. Теперь вся его жизнь – моя. Он – мой.

Всегда в моем сердце – только он.

Зачем мне эта жертва, если он никогда не вернется ко мне?

«Ты любишь меня, Тай? Знаю – обожаешь.

«Не говори ерунды».

Я плачу так горько, потому что только сейчас сознаю в полной мере, что он любил. Он любил меня очень сильно. И отголоски этой любви, ее сияние, все еще способны согреть меня.