Дочь адмирала

Зоя высунулась из окна.

— Привет! — крикнула она.

Молодые люди отвернулись, сделав вид, будто чем-то заняты.

— Я к вам обращаюсь. Ни свет ни заря, а вы уже тут как тут!

Они поспешили уйти.

Но она знала, что они вернутся.

Почему? Ну почему? Лежа в постели и пытаясь заснуть, она снова и снова задавала себе этот вопрос и по-прежнему не находила на него ответа. Единстве иным объяснением был Джексон, но его выслали из страны, а потому слежка за ней явно бессмысленна. Если, как говорят, всеведущий НКВД знает все обо всех, им, конечно же, известно, что она беременна. Какой вред в своем нынешнем положении она может принести кому бы то ни было, даже если б захотела? И уж, конечно же, они знают, что она всего лишь актриса. Она далека от политики, равно как и ее друзья.

Нет, слежка за ней лишена всякого смысла, и все же за ней следят. Она улыбнулась в темноте. Вряд ли им могла прийти в голову мысль, что она попытается сбежать к Джексону. Беременная женщина? Она даже не знает, где он сейчас. Его письма, если он их и писал, до нее не доходят.

Берия!

На какое-то мгновение в памяти всплыло это имя. Нет! С того случая прошло столько лет. Если бы он жаждал мести, он бы уже наверняка давным-давно осуществил свое желание. Да, но должно же быть какое-то объяснение, вот только оно пока что не пришло ей в голову. Может, речь идет о каком-нибудь преступлении, которое ошибочно приписывают ей? Было же время, когда ее отца посчитали шпионом только потому, что он справился об адресе врача у соседа-немца?

Ну что ж, тут уж ничего не поделаешь. Жаловаться или допытываться, почему за ней следят, бесполезно, это лишь привлечет внимание, что вряд ли разумно. Только время покажет, что к чему. А пока ей остается ждать и жить в вечной тревоге. Или же второй вариант: ждать и не оставлять попыток жить в мире прекрасного, чтобы все случившееся не отразилось пагубно на ребенке.

Она закрыла глаза и постаралась представить себе берег реки, покрытый ковром чудесных цветов.

Когда пошли воды, с ней, к счастью, была Мария. Мария тотчас предприняла необходимые меры.

Она уложила Зою в постель и накрыла теплым одеялом. Потом сняла с запястья часы и вложила их ей в руку.

— Отмечай время схваток. Важно знать, какие между ними интервалы.

Потом она подошла к телефону и набрала номер кремлевской больницы. Благодаря Зоиной популярности ей было обещано там место, когда начнутся роды.

— Нет, я не могу ее привезти, — услышала она голос сестры. — Воды уже отошли, и начались роды.

Боль молнией пронзила тело. Зоя ухватилась за прутья в изголовье кровати и изо всех сил стиснула руки, пытаясь подавить крик. Но вот боль немного отпустила, лицо покрылось липким потом.

Она слышала, как Мария, сообщив адрес и номер квартиры, положила трубку. Потом подошла к Зое и вытерла ей лицо влажным полотенцем.

— Что ты возьмешь с собой? Я приготовлю.

Зоя объяснила.

— И позвони Саше, когда меня отвезут в больницу.

Мария кивнула.

Ранним вечером карета скорой помощи отвезла Зою в больницу. Ее тут же отправили в родильное отделение, где лежали еще шесть женщин, у которых тоже начались схватки. Санитарки уложили ее на жесткий стол, нянечка раздела, укрыла простыней и ушла. А схватки меж тем прекратились.

Она ждала, чтобы они возобновились. Но их не было. Казалось, прошли долгие часы, к ней никто не подходил. Появившийся наконец врач был очень недоволен тем, что схватки прекратились. Он вызвал санитарок, и Зою отвезли в пустую палату. Там ей сделали какой-то укол в руку, который, по словам врача, должен был стимулировать схватки.

18 января 1946 года в 8.32 утра Зоя родила.

— Девочка, — сухо сообщила сестра.

Голубоглазая девочка, рост 51 сантиметр, весом чуть более 3,2 килограмма.

— Цвет глаз еще поменяется, — с прежним равнодушием бросила сестра.

Головку девочки покрывали прямые черные волосики, глазки смотрели из-под длинных-длинных ресничек.

— Виктория, — прошептала Зоя и тут же погрузилась в сон.

Когда ей позже принесли ребенка и она рассмотрела крошечное личико, по ее щекам потекли слезы. Темные волосы и что-то в разрезе глаз, даже закрытых, напомнило ей о Джексоне. Если бы только он мог оказаться здесь и увидеть то чудо, которое они сотворили вместе. Виктория!

Она склонилась головой к маленькому комочку, лежавшему у ее груди.

— О, Виктория, моя Вика, — прошептала она. — Прости меня за ту жизнь, которую я уготовила тебе. Тебя ждет трудная жизнь, но я буду любить тебя за обоих родителей. Обещаю тебе.

На следующий день с лица девочки стала исчезать красная родовая сыпушка. Да, она очень красива, подумала Зоя. Она приложила девочку к груди и почувствовала, как начали почмокивать ее губки. Наконец-то, подумалось ей, я могу отдать себя полностью тому, кто не покинет меня, как покинули Иван и Джексон.

Когда пришла сестра, чтобы унести Викторию, Зоя спросила:

— Вы повидали так много младенцев. Скажите, правда моя девочка очень красивая или мне это только кажется, как всякой матери?

Сестра взглянула на Зою холодными рыбьими глазами.

— Она красивая. И если учесть все обстоятельства, ей это еще очень пригодится.

И прежде чем Зоя успела что-нибудь ответить, взяла ребенка и вышла из комнаты.

Девять дней, проведенных в роддоме, показались ей вечностью. Радость приходила, лишь когда ей приносили Викторию. Все остальное время Зоя чувствовала в воздухе какую-то напряженность. Сестры были неизменно вежливы, но относились к ней с явной враждебностью. Когда она спросила одну из них о причине, та поглядела на нее с удивлением.

— Не понимаю, о чем вы. Видимо, у актрис чрезмерно развито воображение.

Но однажды в палату вошла другая сестра и, делая вид что поправляет подушку, склонилась к Зое.

— Вы в курсе, что здесь за вами следят?

— Кто? — спросила Зоя.

— Точно не знаю, но думаю, из НКВД.

Зое показалось, что у нее на мгновение остановилось сердце.

— Где они?

— Рядом с вашей палатой, но сейчас там никого нет. А прошлой ночью один из них просидел здесь всю ночь.

Женщина поднялась, собираясь уйти.

— Спасибо, — промолвила Зоя.

Откинувшись на подушку, она уставилась в потолок.

— Прости меня, Вика, — прошептала она.

В тот день, когда она уходила с Викой из роддома, в вестибюле ее, как и обещал, ждал Саша. Зоя надеялась, что он догадается прийти в костюме и при галстуке, и сестры увидят, какой представительный у Виктории отец, но ей бы следовало предвидеть подобное. Поверх свитера и рубашки на нем было пальто, протертое на локтях. В руках он держал жалкий букетик дешевых цветов. Но все-таки он пришел и прекрасно сыграл роль отца, громогласно извинившись за то, что отсутствовал в городе, пока она была в роддоме.