Дочь фортуны

– Мы отправимся в Сакраменто, Тао, - решила Элиза, чуть только они отошли от Чилесито.

– Путешествовать ты все еще не в состоянии. Некоторое время тебе стоит отдохнуть.

– Там и отдохну, когда его встречу.

– Предпочитаю возвратиться к капитану Кацу. Честно говоря, Калифорния не для меня.

– Что с тобой? Неужели все внутри уже пропитано оршадом? Ведь на судне никого не осталось, за исключением этого капитана с его Библией. Все отправились на поиски золота, и ты единственный, кто думает и далее трудиться поваром за нищенское жалование!

– Не особо-то я верю в легкие деньги. Просто хочется спокойной жизни.

– Ладно, пусть и не золотом, но должен же ты заинтересоваться хоть чем-то…

– Буду учиться.

– Что же ты намерен изучать? Ведь уже и так многое знаешь.

– Но учиться никогда не помешает!

– Тогда ты уже прибыл в замечательное место. Ты ничего не знаешь об этой стране. Здесь как раз требуются врачи. Как по-твоему, сколько людей занято в шахтах? Целое множество! И им всем нужен доктор. Эта земля просто изобилует возможностями, Тао. Поехали со мной в Сакраменто. Более того, если ты не поедешь со мной, я сама не смогу далеко уехать…

Лишь благодаря удаче, что как раз и спасала в злосчастных условиях посадки на судно, Тао Чьен и Элиза отправились в северном направлении, объехав обширную бухту Сан-Франциско. Судно уже оказалось полным путешественниками с замысловатым багажом инструментов для разработки полезных ископаемых, и никто даже не мог пошевельнуться в данном ограниченном пространстве, к тому же заполненном ящиками, инструментами, корзинами и мешками с провиантом, порохом и оружием. Капитан со своим вторым помощником представляли собой пару американцев непривлекательной внешности, хотя и мореплавателей добрых и великодушных, даже несмотря на наличие скудного питания и всего лишь несколько бутылок ликера. Тао Чьен договорился с ними о билете для Элизы, и, чтобы оплатить стоимость путешествия, тому позволили поработать моряком. С пистолетами за поясом и вдобавок с ножами или навахами пассажиры чуть ли не выступили со словом уже в первый день. Все было сделано для того, чтобы впоследствии не упасть в обморок от нечаянных удара локтем или пинков, неизбежных для любого в этой толчее. На рассвете второго дня после продолжительной холодной и влажной ночи, проведенной на якоре около берега, все оказались перед невозможностью плыть далее в потемках, мало того, каждый чувствовал себя в окружении врагов. Люди, обросшие бородой, грязью, питаясь омерзительной едой, терпя москитов, ветер и плавание против течения с каждым днем раздражались все больше. Тао Чьен, единственный человек без каких-либо планов и определенных пределов, появился среди них идеально безмятежным и когда не боролся с парусами, то восхищался необычной панорамой бухты. Элиза же, напротив, полностью отчаявшись, и далее находилась в своей роли глухонемого и придурковатого мальчика. Тао Чьен кратко представил ее в качестве своего младшего брата, после чего удалось пристроить девушку в более или менее защищенном от ветра углу, где та и пребывала, настолько спокойная и молчаливая, что совсем немного времени спустя никто и не вспоминал о ее существовании. Кастильская накидка девушки насквозь пропиталась водой, сама она дрожала от холода, ноги же совершенно онемели, но, несмотря на это, сил прибавляла мысль о ежеминутном приближении к Хоакину. Все касалась груди, где хранились письма любимого, которые и декламировала про себя на память. На третий день пассажиры стали куда менее агрессивными и, лишенные сил, оставшиеся дни путешествия равнодушно пребывали в своей мокрой одежде, чуть пьяные и вконец удрученные.

Сама бухта оказалась гораздо обширнее, нежели то полагали люди; отмеченные на патетических картах расстояния обернулись реальными милями, и когда уже было подумали, что прибыли к месту назначения, оказалось, что до сих пор стояли перед необходимостью пересечь вторую бухту под названием Сан Пабло. На берегах виднелось несколько временных стоянок и лодок, переполненных людьми и товаром, чуть дальше находились густые леса. Однако и там не заканчивалось путешествие. Еще было необходимо преодолеть бурный канал, а затем войти в третью бухту под названием Суисан, где приходилось плыть гораздо медленнее и с трудом, после чего судно оказывалось в узкой и глубокой реке, что как раз и вела до самого Сакраменто. Наконец, все очутились недалеко от берега, где впоследствии была обнаружена первая золотая чешуйка. Такой всего лишь незначительный обломок размером с женский ноготь смог вызвать неконтролируемое нашествие людей, изменив как вид всей Калифорнии, так и души представителей североамериканского народа, как то написал бы несколько лет спустя Джекоб Тодд, уже давно став журналистом. «Соединенные Штаты были основаны паломниками, пионерами и непритязательными иммигрантами, проповедующими этику тяжелого труда и призывающими ценить неблагоприятные обстоятельства. Золото все очевиднее выявляло самое что ни на есть худшее в характере американского народа: жадность и насилие».

Капитан судна объяснил им, что город Сакраменто появился буквально в последнее время, словно пробудился утром после одной из ночей. Сам порт был набит различными судами, а в глуби города просматривались хорошо спланированные улицы, дома и другие деревянные постройки. Также был не чужд торговли, имелись церковь и внушительное количество игорных домов, баров и борделей, и, тем не менее, все напоминало пейзаж некоего кораблекрушения, потому что сама земля казалась усеянной мешками, сбруей, инструментами и всевозможным мусором, оставленным шахтерами, которые торопились отправиться на прииски. Огромных размеров негры-проныры летали над отбросами, а в воздухе повсюду стояли тучи мух. Элиза мысленно подсчитала, что за пару дней смогла бы обежать весь населенный пункт буквально из дома в дом: было бы не так уж и трудно подобным образом разыскать Хоакина Андьета. Пассажиры грузового судна лихтер, в данный момент воодушевленные и дружелюбные ввиду приближения к порту, делились друг с другом последними глотками ликера, прощались похлопыванием по плечам и что-то хором подпевали о некой девушке Сюзанне. Подобное происходило на глазах крайне изумленного Тао Чьена, который не понимал столь внезапного изменения поведения людей в целом. Он с Элизой сошли на берег раньше остальных, потому что несли наименьший багаж, после чего без колебаний направились в район проживания китайцев, где удалось найти какую-то еду и место для ночлега под навесом из вощеного брезента. Элиза не могла следить за шедшими на кантонском наречии китайского языка разговорами, и ее единственным желанием было что-то выяснить о своем возлюбленном. Однако Тао Чьен тут же напомнил, что должна помолчать, а затем попросил девушку успокоиться и набраться терпения. Этой же ночью «чжун и» взялся за подвижный и поврежденный плечевой сустав некоего крестьянина, вернув кость на ее же место, и благодаря данному случаю немедленно завоевал уважение населяющих временную стоянку.

На следующее утро эти двое отправились на поиски Хоакина Андьета. И, между прочим, удостоверились, что их товарищи по путешествию были готовы пойти на прииски, а кое-кто даже раздобыл самок мула, чтобы перевезти багаж. Большинство же передвигалось на своих двоих, оставляя позади добрую часть своего имущества. Обежали целиком населенный пункт, не найдя даже и следа того, кого искали, хотя некоторые чилийцы вроде бы и припомнили кого-то с таким именем, кто проходил здешние места месяц или два назад. Затем люди посоветовали двигаться вверх по реке, где, возможно, с ним и встретятся, все зависело лишь от везения. Месяц тогда показался целой вечностью. Никто не вел счет людям, бывшим там в предыдущий день, тем более, абсолютно не были важны имена чужаков и их судьбы. Золото – вот какая навязчивая идея поглощала умы большинства.

– Что будем делать теперь, Тао?

– Работать. Без денег ровным счетом невозможно сделать ничего, - возразил он, взваливая на плечо несколько кусков брезента, что попались среди брошенных повсюду остатков различного мусора.

– Я не могу ждать! Должна же я найти Хоакина! Немного денег у меня найдется.

– Чилийские-то реалы? Не очень-то выгодно ими пользоваться.

– А драгоценности, что у меня остались? Что-то же должны стоить эти вещицы…

– Храни их при себе, здесь они практически не ценятся. Нужно поработать, чтобы приобрести самку мула. Мой отец путешествовал из деревни в деревню, леча кого только можно. Дед занимался тем же. И сам могу поступать схожим образом, разве что здесь слишком большие расстояния. Мне нужно животное.

– Самка мула? Одна у нас уже есть: ты. Какой же ты упрямец!

– Да уж не меньше тебя.

Собрали палки, кое-какие доски и попросили одолжить несколько инструментов. Затем наскоро соорудили жилище, используя брезент в качестве крыши, в результате чего получилась всего лишь тщедушная хижинка, готовая вот-вот развалиться от первой же вьюги, хотя, по крайней мере, защищала людей от кратковременных ночных мелких дождей и от неслабых весенних осадков. О познаниях Тао Чьена распространился слух по округе, и вскоре у того появились пациенты-китайцы, которые и подтвердили необычный талант недавно пришедшего к ним «чжун и», чуть позже стали ходить мексиканцы и чилийцы, а последними присоединились и некоторые американцы с европейцами. Услышав, что умения Тао Чьена ничуть не хуже таковых у трех докторов белой расы вместе взятых, а зарабатывает человек гораздо меньше, многие победили в себе отвращение, раннее питаемое к «небожителям», и решили испытать на себе достижения восточной науки. Несколько дней подряд Тао Чьен был настолько занят, что Элизе приходилось ему помогать. Ее очаровывал сам вид нежных рук целителя, умело щупающих пульс на руках и осматривающих ноги пациентов, а также трогающих тела больных, словно лаская последние. Также завораживало и искусство введения игл в загадочные точки человеческого тела, о которых, казалось, знал лишь он один. Сколько же лет этому человеку? Однажды девушка задала ему подобный вопрос, и тот возмущенно ответил, что, если принять во внимание все свои воплощения, можно без сомнения говорить о возрасте где-то в семь или восемь тысяч лет. На глазок Элиза дала бы юноше лет тридцать, хотя, порой, видя, как тот смеется, он казался гораздо моложе самой девушки. Тем не менее, стоило лишь склониться над очередным больным, полностью сосредоточенным, как черты лица мужчины тут же приобретали древность черепахи, и именно в такие моменты оказывалось проще простого поверить, что за плечами уже был довольно весомый груз прожитых веков. Восхищенная, она не переставала наблюдать за доктором. Тем временем молодой человек исследовал налитую в стакан мочу своих пациентов, и по запаху и цвету последней вполне был способен определить скрытые недомогания. Также вызывал к себе интерес, когда изучал зрачки с помощью увеличительной линзы, чтобы впоследствии прийти к заключению, чего же именно не хватало либо находилось в избытке в организме конкретного человека. Иногда ограничивался тем, что клал свои руки на живот или на голову больного, закрывал глаза и представлял себя самого вошедшим в длительное сновидение.

– Что ты делал? – по окончании осмотра того или иного человека спрашивала его Элиза.

– Я всего лишь чувствовал боль пациента и передавал тому энергию. Отрицательная энергия вызывает страдания и болезни, позитивная же способна вылечивать.

– А положительная энергия, какая она, Тао?

– Она словно любовь: горячая и светлая.

Вытаскивать пули и залечивать ножевые ранения – вот в чем заключалась повседневная работа доктора. Со временем и у Элизы пропал испытываемый к виду крови ужас, более того, научилась зашивать человеческую плоть с таким же спокойствием, с каким прежде вышивала простыни для своего приданого. Практика в качестве хирурга рядом с англичанином Эбанисером Хоббсом на деле для Тао Чьена оказалась очень и очень полезной. На той зараженной ядовитыми змеями земле не хватало такого действия, как проколы, поэтому плечи многих его товарищей лишь синели и опухали. Зараженная вода только способствовала широкому распространению эпидемии холеры, средства от которой никто пока не знал, а также других заболеваний с тревожными симптомами, хотя и не всегда роковыми. Получал Тао Чьен совсем немного, но постоянно авансом, потому что когда вылечил некоего испуганного человека, тот заплатил без лишних слов, хотя и мог бы поторговаться о сбавлении цены. По окончании работы целитель мысленно представил своего умудренного опытом покойного наставника с выражением упрека на лице, но, впрочем, подобное видение все-таки постарался отогнать. «В данных обстоятельствах я просто не могу позволить себе роскошь быть благородным человеком, учитель», - проговорил он сквозь зубы. В его заработок не входила анестезия, а тому, кто желал успокоения с помощью лекарств или золотых игл, приходилось платить сверх установленной цены. Всем оказывал свои услуги за исключением, пожалуй, воров, которым после разумного внушения все-таки приходилось терпеть розги либо последним отрезали уши: шахтеры хвалились своей справедливостью, вершить которую им никто не мешал, а также никто не собирался оплачивать тюрьму и тем более ее охранять.

– Почему ты не зарабатываешь на преступниках? – спросила его Элиза.

– Потому что предпочитаю, чтобы они были мне обязаны некой благосклонностью.

Казалось, Тао Чьен намеревался обосноваться. Хотя своей подруге не сказал об этом ни слова, но в то же время не желал покидать это место, чтобы предоставить духу Лин какое-то время его найти. Вот уже несколько недель покойная жена молодого человека не давала о себе знать. Элиза же, напротив, все считала часы, беспокоясь насчет продолжения путешествия. И по мере того, как проходили дни, девушку одолевали противоречивые чувства, что испытывала та к своему товарищу по приключениям. Благодарила своего защитника и способ последнего, каким тот ее оберегал. Здесь имелось в виду хорошее питание, тепло и уют по ночам, обеспечение всякими мате и иглами, чтобы, как говорилось, подкреплять энергию «ки», но все же раздражало спокойствие этого человека, которое невольно принималось за недостаток мужества и отваги. Безмятежное выражение и легкая улыбка на лице Тао Чьена временами то беспокоили, то тревожили девушку. Совершенно не понимала абсолютного безразличия мужчины попытать счастья в шахтах, когда все окружение, а особенно его соотечественники китайцы, казалось, ни о чем другом и не помышляло.

– Ха, тебя ведь тоже не интересует золото, - спокойно возразил молодой человек, когда девушка начинала его упрекать.

– Я приехала сюда совсем по другой причине! А с какой целью здесь находишься ты?

– Потому что я был моряком. И не думал о чем-то другом, пока ты сама меня об этом не попросила.

– Ведь ты врач, а не моряк.

– Здесь я снова могу быть медиком, по крайней мере, какое-то время. А ты оказалась права, в здешних краях много чему можно научиться.

За этим и проходили дни. Со временем удалось наладить связь с туземцами и кое-что выяснить насчет лекарств местных шаманов. Были там и нечистоплотные группы бродяг-индейцев, покрытых сплошь в жирных пятнах кожами койотов и поношенными европейскими шмотками, которые в паническом бегстве за золотом потеряли все, что только можно. Они перемещались туда-сюда вместе со своими усталыми женами и голодными детьми, стараясь путем промывания лежащего в корзинах из тонких ивовых прутьев песка добыть золото, но стоило лишь обнаружить прибыльное место, как людей гнали оттуда взашей. Когда жителей оставили в покое, последние образовали небольшие деревни из шалашей или палаток и таким способом расположились хоть на какое-то время пока не пришлось опять отправляться на новое место. Познакомились тогда и с китайцем, которого приняли со всем уважением, потому что считали человека этаким «лекарем» - знающим дело мудрецом – к тому же и самим было только в радость поделиться имеющимися познаниями. Элиза и Тао Чьен сели, заняв собой пустые места, чем и замкнули круг, внутри которого на раскаленных камнях готовилась каша из желудей или жарились семена лесных растений вместе с кузнечиками – все это Элизе показалось просто восхитительным. Затем люди курили, беседуя между собой на необычной смеси английского языка, каких-то знаков и изредка употребляемых словах выученного давным-давно родного языка. В те дни загадочно исчезли несколько шахтеров-янки. Несмотря на то, что их тела не нашли, оставшиеся в живых товарищи обвинили индейцев в убийстве последних и к тому же нанесли ответный удар, взяв приступом всю деревню, захватив в плен человек сорок, включая женщин и детей, и вдобавок в качестве наказания казнили семерых мужчин.