Дочь мэра
Шрифт:
Побриться бы, а то все чешется. Опять же — колоть буду, а в планах целовать Облачко долго и много, и надо готовиться. Решаю отправиться на поиск одноразовых бритв и пены — это вообще самое логичное, что приходит ко мне в голову, скажу я вам.
Кое-как натянув майку, штаны бреду в коридор, но не пройдя и трех шагов останавливаюсь как громом пораженный. В палате я, оказывается, не обтекал, так репетиция была. А вот сейчас я обтекаю дерьмом, сжимая руки в кулаки от острой ненависти ко всему на свете. Пульс грохочет где-то в горле, а по вене впрыскивается огненная злость.
Моя Яночка в
Глава 17
Выбегаю из палаты как ошпаренная под подозрительные взгляды медсестры, с которой мы, к слову сказать, сразу не сработались. Она меня невзлюбила с самого начала, о чем мне Любовь Ивановна сообщила с порога.
Мол, будь с ней осторожна. Причин мне не понять, но есть догадки, что они могут скрываться за моей фамилией, пусть я и не представлялась ею. Губы пылают и немного пекут, я тут же стираю огонь подушечками пальцев, но это вряд ли поможет.
У меня все тело будто бы наэлектризовано, а еще щеки полыхают, вот почему я бегло прикладываю ледяные ладошки к ним, пытаясь разогнать кровь прочь от лица. Судорожно поправляю кудри, торчащие в разные стороны, и наконец-то заворачиваю за угол, чтобы взглядом упереться в высоченную фигуру в камуфляжной форме.
Вау! Серьезно? Веду взглядом по знакомым коротко-стриженным кудрям, цепляю гордый профиль, и вскоре вижу лицо Миши. Он так возмужал, совершенно другой человек, будто бы мы пару лет не виделись, а тут от силы пару месяцев! Как такое возможно?
Уезжал наглый малец, а приехал настоящий мужчина. Я в шоке! В каком же шоке будет мама, а вот папа точно к этому был готов изначально. Мне кажется, Миша в плечах стал точно раза в полтора шире.
— Эй, так нечестно! — улыбаюсь и быстрее шагаю к брату, чтобы нырнуть в объятия.
— Привет, Ян, — обнимает меня в ответ так крепко, что позвонки хрустят.
— Раздавишь!
Брат отпускает меня и щелкает по носу, а затем смазано целует в лоб, обхватив широкими теплыми ладонями щеки.
— Как я могу?
Все еще стоим в обнимку с Мишей, не способные оторваться друг от друга. Вообще мы больше походим на сиамских близнецов, потому что практически все с самого раннего возраста делали вместе. Мне кажется, наши ссоры с сознательного возраста можно было бы пересчитать на пальцах одной руки.
Если они и были (но я не помню), то стухали моментально. Во-первых, потому что, по словам и наставлению отца, девочкам надо уступать, а во-вторых, потому что, опять же по словам мамы и папы, для девочек только все самое лучшее, а значит Мише приходилось несладко.
Это совсем не значит, что меня любят больше, просто заботы о девочках больше. На брата возлагались большие надежды как на мужчину, способного защитить своих близких.
Следует принять во внимание тот факт, что Миша младше меня, и по идее я должна была бы его опекать, но у нас все иначе. Попробуй его опекать, сразу втык получишь по всем фронтам. «Я мужик, не учи меня, Ян».
Ты по возрасту младше, а по факту старше, с тебя и спроса больше. Так всегда
говорил и говорит отец, уверенный в том, что даже если мужчина младше, в любых вариациях он главный. Вот и Миша всегда у нас главный, вечно бдил, чтобы никакая «падла» не прилипала.Стоит отметить, что в школе я пользовалась популярностью, но ко мне даже подойти боялись, а все из-за брата, коршуном наблюдавшим за мной и за всеми, кто дышал рядом. На все праздники я тащила домой множество пакетов с подарками, там находила жгучие признания в любви, и все они были от инкогнито.
Папа смеялся еще, что вот же как здорово, что мы «с Мишаней» в одной школе, есть кому приглядеть за «его принцессой». К слову сказать, мне никто особо и не нравился, вот почему я не расстраивалась из-за гиперопеки своих близких.
Нет и нет, не очень-то и хотелось. Мальчики в моем классе по большей части были сорвиголовы, плохиши, да и не обделены знаниями, а я получала эстетическое наслаждение от умных мужчин. В конце концов, перед глазами живой пример папы, почему я должна была соглашаться на меньшее?
Однажды мне просто внешне понравился мальчик, и все. И хватит. Потом были детские чувства к другому, но это все…закончилось стремительно и без отношений.
— И почему ты молчал, Штирлиц?
— Сюрприииз, — тянет Миша, обхватив меня за плечо одной рукой. Стою и поверить не могу, что он так изменился. На скуле синяк просвечивается, но явно уже заживающий.
— С кем подраться успел? — веду пальцем по припухлости. — Чего не сказал? Мазь бы тебе посоветовала.
— Ян, ну что ты как с маленьким?
Да уж, эта фраза у нас из года в год звучит бессменно, доказывать хоть что-то «бесполезняк».
Миша лениво улыбается, снисходительно осматривая меня сверху-вниз.
— Простите-извините, больше не буду заботиться о своем любимом брате.
— Да правда ничего серьезного, шрамы мужиков только украшают, как ты можешь знать. А как ты? Почему я никогда не могу до тебя дозвониться?
Это правда мой косяк. Столько пропущенных было за последнее время, что не счесть, мы только по мессенджерам и общались. Он звонит — я на парах, я звоню — он на занятиях или в наряде, и так происходит бесконечно-бесячий круговорот пропущенных звонков.
— Учусь. А ты чего не берешь?
Миша закатывает глаза и дублирует меня:
— Учусь! — даже тон повторяет, и я смеюсь в ответ на этот цирк.
— Идем кофе бахнем? — приобнимая за плечи, братец ведет меня в сторону кафетерия на выходе из больницы.
А у меня работы — хоть попой ешь. Любовь Ивановна меня сегодня еще на вечерний забор крови поставила, обещала со мной быть, а я может без Богдана вообще не смогу это сделать, так что мне не столько Ивановна нужна, сколько Исаев!
— Только быстро! Я сегодня на заборе крови, — говорю и понимаю, что меня передергивает.
Миша от неожиданной новости останавливается, переводит на меня серьезный взгляд и, наклоняясь к уху, тихо спрашивает:
— Как наша проблема поживает?
Да вот как тебе сказать? Что я могу видеть кровь, только если один наглый спецназовец меня целует до потери сознания? Или лучше смолчать? Выдыхаю тяжело, прикидывая варианты, и нахожу самый приемлемый в моем случае: