Дочь палача и черный монах

– Сразу я доказать ничего не смогу, – прошипел секретарь и вернулся к своему столу. – Но не сомневайся, я все выясню, и тогда помилуй тебя Господь! Я вызову палача из Аугсбурга, и он колесует уже тебя! В этот раз по-настоящему!

– Ваше превосходительство, я не понимаю, о чем вы, – внешне Куизль был невозмутим, и лишь приглядевшийся очень внимательно наблюдатель заметил бы на его лице едва заметную улыбку, маленькие ямочки, скрытые под густой бородой. – Часто ведь случается, что подсудимый теряет сознание от страха и боли. Не в моей власти это изменить.

– Так я и поверил! Ты дал ему какое-то средство, признайся уже! – Лехнер между тем уже сел за стол, и гусиное перо заскрипело по какому-то пергаменту. – Наступит время, и я отберу у тебя все твои проклятые горшки, зелья и мази. Я ведь могу, ты знаешь, – в голосе его прозвучала угроза. – Ты не имеешь права лечить людей. Это дозволено только лекарям. В другом городе тебя давно уже лишили бы этой привилегии.

– Тогда я, к сожалению, не смогу готовить и зелье, которое у меня покупает ваше превосходительство. Приду домой и сразу же вылью маковый сок в реку.

– Прекрати уже, – секретарь, похоже, немного успокоился. – Я не то имел в виду. Придумай лучше, как изжить из города эту проклятую лихорадку. Если сумеешь, то хоть до посинения можешь потом продавать любовные зелья, жабьи яйца или висельные веревки. А теперь проваливай, у меня много дел!

Куизль молча поклонился и исчез за низкой дверью. Лехнер еще долго смотрел ему вслед. Ну что за упрямец! Он просто не понимает, что для города хорошо, а что нет! Секретарь потер виски и взглянул на письмо перед собой, которое получил сегодня утром. Снова Лехнеру велели позаботиться о том, чтобы палач занимался исключительно своими делами.

Секретарь тихо выругался. Что, собственно, вообразил себе этот неизвестный господин, будь он неладен? Что секретарь будет возиться с Куизлем, как нянька? И вообще, с какой стати он распоряжался в егогороде? Приказы Лехнер получал из Мюнхена, лично от курфюрста либо от его управляющего – но точно не от какого-то таинственного сановника!

Он взял конверт и взглянул на церковную печать. Потом еще раз заглянул внутрь конверта. Даже денег или векселя, как в прошлый раз, не прислали!

Секретарь разорвал письмо на мелкие кусочки и бросил в камин. Пускай высокий господин сам носится за палачом. У Лехнера есть дела поважнее.

Через некоторое время Куизль вошел в свой дом на Кожевенной улице. За кухонным столом сидела Анна Мария и терла глаза.

– Что такое, женщина? – спросил палач. – Ты из-за близнецов так?

Он успокаивающе погладил жену по плечу. На него тут же навалилась усталость от выпитого за предыдущие дни и недостатка сна.

– Не раскисай. Это уж точно не лихорадка.

Анна Мария вздохнула. Она и вправду всю ночь места себе не находила, ее постоянно будил кашель детей, но и она уже поняла, что близнецы подхватили самую обыкновенную простуду. О своем муже она сейчас беспокоилась гораздо больше, чем о детях. Как всегда перед казнями, он снова пил до рассвета. Она слышала, как он всю ночь что-то бормотал и проклинал безнравственность этого мира в целом и шонгауцев в особенности. Анна Мария знала, что помочь мужу в такие часы ничем не могла. Потому она лежала без сна и думала о Магдалене.

Магдалена, старшая ее дочь… Ее сокровище. Упрямая и своенравная, как отец. До сих пор от нее не было никаких известий из Аугсбурга.

Анна Мария сидела за столом, и от волнения ей кусок в горло не лез. Хлеб лежал перед ней нетронутым, и даже муж не мог ее сейчас утешить. От беспокойства за дочь она выглядела старше своих сорока лет. В длинных черных волосах, которыми она так гордилась в молодости и которые унаследовала от нее Магдалена, появились первые светлые пряди.

– Магдалена уже неделю как уехала, – посетовала она. – Что-то не так.

– Брось ты, – проворчал палач, не отпуская ее плеча. – Развлекается, поди, в Аугсбурге. Вернется домой, получит хорошую взбучку – вот и всё.

Анна Мария стряхнула его руку и резко встала из-за стола.

– Я уверена, с ней что-то случилось! Мать сразу это чувствует. – Она пнула табурет, и тот с грохотом отлетел в угол. – А ты по прихоти Лехнера ищешь разбойников по лесам, вместо того чтобы о собственной дочери позаботиться. У него что, стражников нет?

Куизль молчал. Если уж его жена заводилась, то остановить ее не представлялось возможным. Легче всего было просто переждать бурю и не возражать – в последнем случае Анна Мария могла ругаться и причитать часами. Однако в этот раз она иссякла довольно быстро.

– Довольно и того, что ты для Лехнера и его жирного бургомистра людей вешаешь и колесуешь, – кричала она. – Паршивая твоя работа! Пусть высокие господа и сами ручки в крови помарают!

Куизль ухмыльнулся. Свою жену он любил в том числе за ее характер.

– Что до колесования, то хоть в этом я им напакостил. – Он налил себе кружку разбавленного пива и осушил ее одним глотком. – А что касается Магдалены, то не беспокойся так. Она и сама за себя прекрасно может постоять. – Широкой ладонью он вытер темную пену с губ. – Чего не скажешь про Симона. Вот он в большой опасности и даже не подозревает об этом.

Анна Мария фыркнула.

– Не болтай-ка чепухи. С чего ты в этом так уверен?

Куизль прихватил буханку хлеба со стола и направился к двери.

– Просто знаю. – Он, не оборачиваясь, вышел под снег. – Я должен уберечь Симона от его же глупости. Я в долгу перед ним.

Палач двинулся к мосту через Лех и оставил жену вопить в одиночестве.

– Вот и правильно! – кричала она ему вслед. – Благородного господина лекаря он спасет, а на собственную дочь ему плевать! Да катись ты к чертям собачьим, тупоголовый мужлан!

Но Куизль ничего из этого не слышал, он уже скрылся за следующим снежным заносом. Каждый шаг отдавался болью в тяжелой с похмелья голове.