Дочь профессора

И снова Генри кивнул.

— Да. Тут уж возразить нечего.

— Мне кажется, что-то подобное было и у тебя с мамой?

— Да, — сказал Генри.

— Впрочем, вы не так уж много чего натворили вместе?

— Ну, как сказать! Мы ведь работали на Билла Лафлина, — с усмешкой промолвил Генри, поглядев на дочь.

— Билл стал теперь другим, — сказала Луиза, слегка покраснев.

— Не столько он стал другим, сколько теперь другие времена. По крайней мере такое создается впечатление. — Генри вздохнул и умолк, и для него остался незамеченным пристальный, изучающий взгляд, каким смотрела на него Луиза, собираясь с духом, чтобы задать еще один вопрос. Наконец она спросила:

— Папа, можно мне задать тебе вопрос очень личного характера?

— Спрашивай все, что тебя интересует, — сказал Генри, широким жестом раскинув руки с твердо зажатым в правой руке бокалом.

— Скажи мне: мама, до того как она вышла за тебя замуж, была… была раньше влюблена в Билла?

Генри повертел бокал в пальцах — сначала слева направо, потом справа налево.

— Это я познакомил ее с ним, — сказал он.

— Вот как, — сказала Луиза. — Извини. Просто я заметила, что всякий раз, когда она говорит о нем, у нее появляются какие-то особенные интонации в голосе.

— Да, — сказал Генри. Голос его звучал глухо. Потом он глубоко вздохнул и произнес уже громче и даже как-то звонко: — Пожалуй, в свете ваших намерений относительно Билла тебе не мешает знать, что Лилиан действительно любила его… только это было после того, как мы поженились, а не раньше.

— Не может быть! Значит, она… — Луиза не договорила.

— В сущности, — сказал Генри, слегка пожав плечами, — возможно, что она и сейчас еще любит его. Они до сих пор встречаются.

— Неужели? — сказала Луиза. — Правда? Встречаются… в смысле…

— Да, именно.

— Но почему же ты не разведешься с ней? — спросила Луиза.

Генри снова пожал плечами.

— Да, видишь ли, я не вижу в этом особенного смысла. Она не собиралась выходить замуж за Билла; я не собирался жениться ни на ком другом. Ну, и, кроме того, у нас же две дочки.

— Надеюсь, все же, что это не из-за нас, — сказала Луиза.

— Нет, — сказал Генри. — Лилиан… Мы с ней по-прежнему большие друзья.

— Все-таки это похоже на компромисс, — сказала Луиза.

— Конечно, — сказал Генри, — это именно и есть компромисс.

— Но разве тебе не больно? Когда ты думаешь о ней и о Билле?

— Видишь ли, раньше я сам не был ей абсолютно верен, и не мог… Ну, в общем, я не хотел разбивать семью.

— И, значит, ты просто оставил все, как есть?

— Да.

— Жуть! — Луиза встала. — Я хочу выпить еще, — сказала она.

— Милости просим.

— Когда тебе открывается такое… — сказала Луиза, направляясь к бару.

— Может быть, это даже к лучшему, что тебе пришлось все узнать, — сказал Генри. — Только помни, я никогда не говорю об этом с Лилиан. Не вздумай коснуться этой темы за обедом.

— Ладно, не буду. — Луиза вернулась к камину и присела на ручку кресла, в котором сидел Генри. — Знаешь, о чем я думаю? — спросила она.

— Нет.

— Я думаю, что революция должна произойти не только в общественных отношениях, но и в личных. Нельзя сделать добро для всего человечества, если ты еще не попытался сделать все, что в твоих силах, для каждого из людей в отдельности.

Генри улыбнулся, глядя на огонь в камине.

— Вот почему ты так подобрела ко мне? — спросил он.

— Нет, — сказала Луиза. Она встала и пересела в кресло. Потом, глядя, как и отец, на огонь, сказала — Это потому, что впервые за много лет я чувствую, что понимаю тебя, а ты понимаешь меня. Впервые за всю жизнь, в сущности.

26

Вскоре домой вернулась Лилиан, и они с Генри отправились в Лексингтон пообедать с друзьями. Генри шутил и смеялся вместе со всеми, следя за тем, чтобы разговор не свернул на Вьетнам, расовый вопрос или упадок нравственности. На обратном пути в машине он держался с Лилиан мягко и дружелюбно, она же — настороженно, боясь, как бы у него не возникло какой-либо новой идеи, вроде той — с раздачей денег.

Когда они легли в постель, Генри тотчас уснул, но мозг его, как видно, был обуреваем тревогой, потому что он пробудился среди ночи с чувством смутного страха. Сначала он подумал, что это осадок от тяжелого, хотя и позабытого сна, но затем в памяти всплыло замышляемое его дочерью и ее приятелями убийство, и он понял источник своей тревоги.

Он встал, прошел в ванную и выпил воды, а укладываясь снова в постель, начал уговаривать себя, что до конца дело все равно никогда доведено не будет: если он наладит постоянный контакт со своими студентами, то всегда сможет что-нибудь придумать, чтобы отвлечь их от этой затеи.

Он уснул, но утром при пробуждении тревога снова первой всплыла в его сознании. Он привстал и нечаянно коснулся коленом горячего бедра Лилиан, крепко спавшей рядом. Невозможность поделиться с ней своей тревогой усугубила его мучительное состояние, но неожиданно это дало толчок его мыслям в нужном направлении, и он увидел исход…

Пока он умывался и брился, идея эта разрасталась и в его мозгу быстро и четко оформлялся план действий, который должен был предвосхитить действия его студентов. А потом в ванную комнату вошла Лилиан и сделала ему гримасу, в общем-то ничего не означавшую, но ласковую и забавную, и весь его план внезапно показался ему хотя и не менее приемлемым, но куда менее привлекательным.

Он вернулся в спальню и начал одеваться, а вскоре вошла и Лилиан и стала доставать свои вещи из гардероба и комода. Застегивая сорочку, Генри смотрел, как она одевается, проделывая все то, что он наблюдал изо дня в день каждое утро — а их минуло не счесть… Лицо у нее было хмурое, как обычно последние годы, однако это она, натягивая чулки, посоветовала ему не вешать носа. — У тебя такой убитый вид, — сказала она.

— Вот как, с чего бы это?

— Да, конечно, нет причин, — сказала она, — если только не считать того, что одна из дочек пыталась покончить с собой, а другая, по-видимому, злоупотребляет наркотиками.

Генри усмехнулся, завязывая галстук.

— Ну, а ты как? — спросил он.

— Я оптимистка, — сказала Лилиан.

Генри повернулся к зеркалу, чтобы поправить галстук. — Да, кстати, — сказала Лилиан, — пока ты не ушел. Как ты полагаешь, национальный наряд румынской крестьянки — это слишком хиппи для парадного обеда демократов?

— А мы идем на этот обед? — спросил Генри.

— Разве нет?

— Я что-то последнее время не очень ощущаю себя демократом.