Дочь самурая. Трилогия
Шрифт:
Цель представляла собой виллу в окрестностях Токио. Вертолет флота «Юр-16» подлетел к поселку с юга, и теперь пилот развернул свою машину, стараясь найти освещённое окно. Вот, наконец. Это не электрический свет в комнате, подумал пилот, скорее включённый ночник. Впрочем, в данном случае и этого достаточно. Он воспользовался режимом ручного наведения, чтобы замкнуться на огоньке.
Глава концерна Асано Дейчи Асано пытался понять, что заставило его оказаться замешанным в это дело, но всякий раз приходил к одному и тому же ответу. Он вложил средства в слишком большое количество предприятий и потому был вынужден вступить в союз с Кейтаро. Но где сейчас его друг? В Константинополе? Почему? Он нужен им здесь. Кабинет министров во главе с Такаги уже несколько дней игнорировал мнение советников сиккэна и министры начали думать независимо, сами по себе, а это было уже плохо.
А что, если… что, если
В пятнадцати секундах от цели пилот вертолета включил инфракрасный лазер, применявшийся для наведения противотанковой ракеты. Сейчас вертолетом управлял автопилот, что позволяло лётчику вручную вести ракету к цели.
Свет в спальне был выключен, и в последнюю секунду Асано заметил жёлтое сияние. Отражение? От чего? Он повернул голову и увидел жёлтый полукруг пламени, приближающийся к его окну, за мгновение до того, как ракета ударила в стену рядом с кроватью.
Командир бригады «Черных воронов» принц Мамору как раз выходил из здания штаба Токийской Армии после продолжительного разговора с ее командованием. Завтра он встретится с другими патриотами Японии и предложит покончить с всевластием России. У его страны есть ядерное оружие и самим фактом обладания такого оружия Япония достойна права на самостоятельное развитие. Пусть братец тешит себя мыслью о том что он руководит Японией. Но совсем скоро ему суждено понять всю глубину своих заблуждений.
Уличный нищий? Что он делает у штаба армии ночью? – тревожная мысль о неведомо как оказавшемся рядом с ним и его офицерами оборванце пришла ему в голову. И тут все рядом внезапно озарилось яркой вспышкой.
Что это? – хотел спросить Мамору, но зрение и слух исчезли и наступила темнота.
Потеря универсальных критериев и разочарование в прогрессистской риторике привели к возрождению моды на критику культуры вообще, со всеми вытекающими отсюда соблазнами. В том числе и фашистским либо троцкистским соблазном плюнуть на мир и заняться только собственным самоутверждением во всеобщем разрушении.
Находясь в шорах, сконструированных прошлым XIX-м веком, мы не в состоянии выполнить социальный заказ, чего хотим мы и чего ждет от нас остальная часть человечества, – рационально представить лежащие перед нами реальные исторические альтернативы». Эти слова Эммануила Валлерстайна одновременно являются ответом на вопрос: а правомерно ли использовать миросистемный подход в такой области как понимание лежащих перед нами реальных исторических альтернатив? Согласно положениям миросистемного анализа, изучение отдельно взятых политических систем, экономик и культур нередко затемняет и мистифицирует адекватную реальности картину мира. Поэтому экономики, политические системы, общества и культуры имеет смысл рассматривать только в контексте больших «исторических систем», каковой является в частности, современная капиталистическая миросистема. То, что кажется естественным и привычным с точки зрения разделяемых большинством писателей аксиом социальных наук XIX столетия, выглядит совершенно по-другому с точки зрения системного анализа.
И, далее, какой смысл это самое положение придает некоторым популярным представлениям об исторической миссии России – прежде всего имеющему давнюю историю «мифу об удерживающем»? Наивно мечтать чтобы конкуренты ненароком сошли со сцены сами, а Россия осталась единственно цивилизованным, могучим и, главное, уцелевшим «Третьим Римом», за которым «четвертому» уже не бывать. Мышление в парадигме мира-империи (а именно к ней сводится наложение триады «нация-общество-государство» на проблематику гегемонии) исключает вопрос о глобальной справедливости (т. е. справедливого мироустройства). Сильный и развитый другим ничем не обязан, а обязан только самому себе. Не может быть и мысли о том, что кто-то платит за его процветание. Править самим; если можешь – расширяйся, не можешь – обороняйся.
Заботиться об остальном мире мир-империя будет разве что тогда, когда завоюет его весь. Но это из области
фантастики. Иначе говоря, в парадигме мир-империи цена могущества – это цена справедливости для всего мира. Вообще говоря, в таком безо всякой задней мысли игнорировании «проклятой стороны вещей» проявляется моральный и мировоззренческий коллапс, поразивший разлагающуюся либеральную демократию. Либерализм с его модернизационными проектами для всего мира потерпел крушение, та же участь постигла и его троцкистского врага. И тут у нас есть богатая имперская традиция, примкнув к которой можно особенно не напрягать мозги – в том числе и в плане ее идеологическо-мифологического оправдания. Однако невозможно воспринять эту традицию формально, без присущей ей богословской нагрузки.Многим странам порой требуется искусственно создавать какой-то политико-технологический миф.
Но что касается России – на самом деле такой миф у нас давно есть. Это православный вариант мифа об «удерживающем»: Причем удерживающем как в материалистическом смысле, так и в апокалиптическом.
«…Мы не даем миру покончить самоубийством, мешаем всяческим попыткам самоуничтожения. Россия – тяжелая, неповоротливая махина, не дающая миру сорваться с цепи, придавливающая его. Мы – тот груз, который не позволяет неустойчивому корыту человечества перевернуться в набегающих волнах исторического и технологического прогресса. «Удерживающая» империя противостоит нарастающему хаосу всеми средствами. Даже само ее существование – это преграда скорому наступлению Апокалипсиса, сопротивление приближающим его ложным ценностям антихристианской культуры. Но это полный вариант мифа, оправдывающий империю и, что особенно важно, подразумевающий гигантскую ответственность.
Какой бы смысл у него ни был в прошлом, в настоящем он оборачивается мечтой о своего рода «удерживающей гегемонии». Суть ее не столько в том, чтобы переустроить мир ради общего блага, сколько в том, чтобы удержать его от впадения в окончательный хаос. Чтобы он не помешал ненароком процветанию нашей вполне самодостаточной империи. Во всяком случае от нашего процветания никому хуже не станет. Что за беда, если в мире дела будут идти настолько плохо – так ведь мир сам в этом виноват.
8 ноября 1992 года
Японская империя
Остров Кюсю
6 часов утра по Токийскому времени
(7 ноября 22 часа Константинополя)
Воздух под ними был чистым и прозрачным, хотя на высоте виднелись клочья перьевых облаков. Три тройки бомбардировщиков С-23 шли прямо к цели. Полковник Михаил Федорович Захарьин, командир эскадрильи – сын земского врача и родственник императорской фамилии в тринадцатом колене – через старый род бояр Захарьиных – глядя вниз, увидел огни движущегося поезда у входа в ущелье, по которому им предстояло нанести бомбовый удар.
Радиолокатор под носовой частью его «сикорского» нацелился на участок земли далеко внизу, следуя указаниям спутниковой навигационной системы, и мгновенно определил положение бомбардировщика по отношению к известным наземным ориентирам, находившимся в памяти компьютера. Затем самолёт накренился, повернул вправо и через две минуты повторил манёвр.
– Начинаю первый заход на цель, – объявил пилот. Всего на земле находилось двадцать точечных целей – пусковых шахт, говорилось в разведданных, и полковник с удовлетворением подумал, что нужно уничтожить эти ненавистные сооружения, даже ценой жизни других людей… или своей – на войне как на войне. В операции принимали участие десять бомбардировщиков, и его самолёт, как и остальные, нёс всего восемь трехтонных бомб – «сикорские» создавались во времена когда считалось что бомбардировщику не нужно поднимать много – куда важнее скорость и маневренность. Общее число бомб, доставленных бомбардировщиками для проведения операции, составляло таким образом ровно семьдесят две, причём на каждую пусковую шахту предназначалось по три бомбы, а остальные двенадцать нужно было сбросить на последнюю цель. У каждой бомбы попадание в круг пять метров составляло девяносто пять процентов – очень высокая точность, но при этой операции всякое отклонение недопустимо. Правда, из теоретических расчётов следовало, что при трех бомбах, сброшенных на одну цель, вероятность промаха ничтожна.