Дочери Лалады. Повести о прошлом, настоящем и будущем

– Ну что ты, доченька... Как тебе только могло такое прийти в голову! Ты всегда в моём сердце, и твоего места в нём не займёт никто и никогда. Ты – кровинка моя, сокровище моё бесценное... Ты стала светлой радостью моей и утешением, когда матушка Златоцвета покинула наш мир, и всегда останешься частичкой души моей, которую никому не под силу вырвать.

– Я люблю тебя, матушка Лесияра, – вжавшись в неё всей грудью, всем телом, простонала Любима сквозь исступлённо стиснутые зубы. – Я очень-очень тебя люблю...

– И я тебя люблю, родная моя. – Голос родительницы растроганно дрогнул, а в глазах блеснула влага.

После помолвки Любиму уже как законную невесту отпустили в гости к избраннице. Княжна дивилась облику Яснограда, столь не похожего на обычные белогорские города; широкие, как реки, улицы были наполнены солнечным светом, отделанные мрамором здания высились стройными, величественными глыбами, белизной своей похожие на горные шапки. Из всех наук Любиме более всего нравилось пространственное вычисление и зодчество, и её внимание сразу захватила необычная красота здешних построек. Она казалась холодноватой, рассудочной, но со второго взгляда затягивала и чаровала до восхищённой дрожи. Княжна отдавала дань уважения мастерам, разработавшим и создавшим всё это великолепие, отточенное и сложное, выверенное и вымеренное до вершка, безупречное... Просто невообразимо чудесное.

– Это всё построили навии? – спросила Любима, когда они со Звенимирой прогуливались по улице.

– Да, Ясноград создали зодчие из Нави, – ответила управительница этого завораживающего города.

– Они удивительные мастера, – молвила княжна, любуясь крошечными садиками с водомётами, расположенными вдоль улицы через равные промежутки.

Каждый садик украшали затейливо выточенные скамеечки из камня и дерева, а также статуи в задумчивых позах. Деревья и кусты были посажены с изящным расчётом, а небольшие цветники радовали взор яркостью и сочностью красок.

– Здесь всё такое... упорядоченное, – подобрала Любима слово, чтобы описать своё впечатление от облика города.

– Тебе нравится? – Звенимира ласково щурилась от солнечного света, щедро лившегося с небес и отражавшегося от белого мрамора зданий.

– О да! – молвила княжна, в упоении скользя взглядом по безукоризненно правильному, повторяющемуся рисунку перил набережной. – Наверно, оттого и нравится, что сама я такая... суматошная. Противоположности притягиваются.

– А я думала, город тебе покажется скучноватым и... очень уж причёсанным, что ли, – улыбнулась Звенимира.

– Скучноватым? Что ты! – Любима вскинула взгляд к вершине величественного здания с колоннами. – Эта упорядоченность не навевает скуку, отнюдь! Ежели вглядеться, тут можно найти такое разнообразие рисунков, что просто глаза разбегаются и словно в бездну проваливаются. Городом можно любоваться бесконечно, это никогда не надоест! И каждый раз открывается что-то новое, ускользнувшее в прошлый раз – вот что удивительно!

– Я рада, что тебе тут пришлось по нраву, – молвила женщина-кошка, легонько обнимая княжну за плечи. – Но ты ещё не видела ночного Яснограда. На это стоит взглянуть, поверь.

Ночью здания излучали мягкий свет, молочно-лунный и прохладный. Его однообразную белизну разбавляли цветные вставки, незаметные днём и неожиданно проявившиеся в темноте. Они составляли сложный, мастерски продуманный узор, от которого дух захватывало. Вне всяких сомнений, это создали творцы, наделённые величайшим дарованием – убеждённость в этом окрыляла душу Любимы мощным благоговейным трепетом.

– Стены покрыты особой краской, видоизменяющей свет, – пояснила Звенимира. – Днём она не видна, а вот когда солнце прячется, она и начинает делать своё дело.

– Это... Это чудо чудесное, – восхищённо прошептала Любима, окидывая взглядом город с высоты.

Они любовались Ясноградом с крыши дворца градоначальницы, стоя на огороженной перилами смотровой площадке. Любима перевела взгляд на Звенимиру и вздрогнула: лицо избранницы приближалось, а глаза застилала такая же восторженно-влюблённая дымка, с которой княжна только что взирала на городские красоты. Холодок пробежал по коже Любимы, обдал волной нутро: вот оно – то самое, до чего они не дошли в саду княжеского дворца в свою первую встречу... Они остановились тогда в одном шаге, а сейчас уже ничто не мешало сделать его. Губы Любимы накрыла тёплая, щекочущая ласка, и она замерла, не зная, впустить ли её глубже или отстраниться, перевести дух... Что-то подсказывало, что прерывать это не стоило, и она раскрыла губы. Поцелуй проник внутрь, проскользнул влажно и горячо, доводя её до сладковатой слабости. Несуразным комком подкатила к горлу стыдливость, но было уже слишком поздно уклоняться и что-то прятать. Городские огни поплыли вокруг Любимы, и она, ахнув, повисла на шее Звенимиры.

– Что-то голова закружилась, – прошептала она. – Мы упадём...

Высотный ветерок холодил влажноватые от поцелуя губы, им было неуютно выныривать из обволакивающего тепла. Объятия Звенимиры держали Любиму надёжно, а сама женщина-кошка стояла непоколебимо, как огромная статуя княгини Лесияры возле дворца.

– Не упадём, не бойся, – мурлыкнула она, щекоча кончиком носа щёки девушки. – Перила высокие и крепкие.

– Всё равно кружится... – Любима зажмурилась, вжавшись в Звенимиру всем телом.

Та с мурчащим смешком подхватила её на руки и усадила на скамеечку, поставленную вдали от края площадки на небольшом возвышении – видно, для лучшего обзора. Ласка её пальцев обожгла щёки Любимы будоражащими полосками, и глаза княжны распахнулись навстречу взгляду избранницы.

– И у меня кружится, – молвила та. – Но не от высоты, а от тебя, ладушка... От уст твоих сладких.

– Поцелуй меня ещё, – выдохнула Любима, сжавшаяся в комочек, окружённая со всех сторон гулкой высотой, обдуваемая ночным ветром и околдованная огнями. – Хочу распробовать...

Звенимира, спрятав полный блаженства взгляд в прищуре пушистых ресниц, с наслаждением исполнила её просьбу.

*

Возня с дочкой отвлекла Любиму от тоски. Кроха отнимала много сил, но взамен дарила радость – одним только сиянием своих круглых глазёнок, доверчивых и распахнутых с вниманием навстречу каждому движению матушки. «Ты – мой мир», – читалось в них. Не то чтобы Любима совсем уж не знала, как подступиться к ребёнку; вспоминая собственное детство, она придумывала шумные и весёлые игры, и покои оглашались визгом и хохотом мамы и дочки. Няньки потом жаловались, что после этих забав маленькую кошечку трудно угомонить: взбудораженное дитя подолгу не хотело укладываться на дневной сон. Пятеро девушек приглядывали за Радяной круглосуточно, сменяя друг друга на посту; ночью одна из них тихонько стучалась в хозяйскую опочивальню и подносила Звенимире дочурку на кормление. Любима даже не всегда просыпалась при этом.

Как не хватало ей Ясны!.. Одно молчаливое присутствие верной телохранительницы всегда успокаивало её. Княжна забрала её после свадьбы с собой в дом супруги: она любила эту дружинницу с детства, как родную, а та отвечала ей немногословной, но крепкой и преданной привязанностью. Какое-то время Ясна продолжала исполнять свои обязанности, как и раньше, а вскоре после рождения Радяны она, смущаясь, вдруг объявила, что нашла одну славную, добрую и милую, но засидевшуюся в девицах особу. К Звенимире с Любимой она церемонно обратилась за разрешением на брак; удивлённая княжна постаралась не показать виду, что новость эта её уязвила. «Что, променяли тебя на какую-то старую деву? – усмехался призрак Правды. – Ясна – не твоя личная вещица, не рабыня. Ты, вон, обзавелась семьёй, почему же она не имеет на это права?..» Далее Ясна недолго прослужила у Любимы: в считанные седмицы после свадьбы её супруга понесла под сердцем дитя. Служба телохранительницы совсем не оставляла времени на семью, и Звенимира милостиво приняла решение перевести Ясну на другую должность. Увы, теперь её служба проходила далеко от дворца, и виделись они с Любимой редко.