Дочка, не пиши!

Обратите внимание, насколько гражданка Шмелева убеждена, что я оболгала кристально чистых людей. По-видимому, она с ними близко знакома. Особенно меня насторожило упоминание моего первого мужа… Очень подозрительно, не находите? В то же время смешно. И снова я не врубилась: Израиль-то тут при чем? Или это то самое место, где мне самое место? Я не возражаю, мне тут хорошо.

А еще ко мне на форум часто заходила некая дама, назовем ее Эмма – весьма любопытный персонаж, постоянно извергающий поток плохо связанных между собой слов.

Эмма:

Стань сама лучше и проживи сама без ошибок. Все себя оправдываешь, хотя и дожила до седых волос. А что ты сделала для матери? Или уж так она тебя обидела, что до сих пор и до конца жизни уже нездорова, что не можешь помочь родной старой матери и понять ее. Правда – «Мама, не читай». Пожалуйста, не читайте, Галина. Возраст мой примерно как у автора, т. е. вполне не подростковый и, мягко скажем, достаточный, чтобы отвечать за свои поступки. По сути, сам автор мне безразличен, пусть живет как хочет. Не обсуждаю – не осуждаю – все сама поймет, может, со временем. Или опять найдет объект, который будет во всем виноват. Можно было уйти гораздо раньше и зажить очень самостоятельно, дистанцироваться, но сохранить отношения и радовать родителей. А «купили квартиру – спасибо, купили машину – зачем?». Это тоже тянет за собой зависимость и моральную тоже. А вот теперь, когда родители состарились, стало понятно – они были плохими, и она мне не мать, и отец – не отец! Не суди других, тем более мать, и не судим будешь. Сколько уже плохого ты ей сделала… Ты, конечно, лучше, добрее и умнее, и дочь по-другому с тобой обойдется. Посмотришь, если доживешь до старости.

А так, все родители, трепещите! Вдруг вы не понравитесь своим детям!

Мои комментарии излишни. А под последней фразой я готова подписаться.

Подобный сумбур Эмма вываливала у меня практически ежедневно. Вы не поверите, я блокировала Эмме возможность оставлять на моем форуме комментарии раз десять. Поначалу блокировка длилась по 15 суток. Но каждый раз, когда срок истекал, Эмма возвращалась с точностью бумеранга, чтобы продолжать свои бессмысленные речи и обвинения. Причем с каждым следующим собственным коммом она заводилась все сильнее, ее послания становились все бессвязнее и причудливее. Она то и дело срывалась на брань, снова и снова вынуждая меня отправлять ее в «отстойник». И вот, наконец, я сделала то, что надо было сделать с самого начала – заблокировала Эмму навсегда. Она, правда, успела попить из меня крови, но и посмешить тоже.

Птица:

Наконец-то дочитала эту книгу. Обратить на нее внимание заставили комментарии.

О впечатлениях.

Когда читаешь, то разумом понимаешь, что надо бы сочувствовать героине (специально читала, думая не о реальных людях, а о художественном произведении, чтобы оценить адекватно). Но сочувствия не возникает. Наверное, потому, что у меня перед глазами уже тридцать лет стоит пример моей подруги Инки. Ей пришлось потяжелее, чем героине данного романа. У Инны астма, с раннего возраста, за ней постоянно уход был нужен, ей требовалось внимание. Когда Инке было два годика, отец-алкоголик умер, и мать вышла замуж повторно. И вся любовь досталась Инкиным младшим сестрам и новому мужу, а больная Инка была для матери напоминанием о том, каким неудачным был первый брак. У отчима характер оказался не сахар, Инке частенько доставалось – и ремнем, и линейкой по рукам. Мать всецело была на стороне отчима. Как Инка намучилась с родителями – не передать. Сколько раз у нас ночевать оставалась, плакала, задыхалась, не раз «скорую» вызывали – астма. Когда Инка закончила школу, она устроилась на работу и ушла из дома. Год готовилась к институту, поступила на вечернее отделение. И в двадцать с небольшим уже самостоятельной была.

Сейчас Инна Михайловна – врач, на ее золотые руки весь район молится.

С матерью Инка не общалась лет десять. Просто вычеркнула из жизни, и все. Но лет шесть назад мать сама ей позвонила… оказалось, что у отчима нашли рак. И Инка, золотая душа, устроила его в лучший онкологический центр.

Сейчас все здоровы, Инна с матерью общается нормально, а сестры (их трое, младшей пятнадцать) в старшей сестре души не чают. И знаете что? Все счастливы. И не помешали ни трудности, ни Инкина болезнь.

Сильные люди вызывают уважение. А слабые, которые не могут изменить свою жизнь и только обвиняют всех (а обвинение всех родственников скопом в книге смотрится очень некрасиво), никакого уважения не вызывают. И сочувствовать, сопереживать им не хочется. Как бы трудно ни приходилось, надо всегда рассчитывать только на себя. Я с шестнадцати лет сирота, знаю, о чем говорю. Если человек сильный, борется за свое счастье, как Инка, то все у него хорошо будет. А кто свою болезнь смакует, выедет только на счастливом случае.

Эти примеры «правильной» жизни по сравнению с моей, «неправильной», мне до зубной боли уже к тому времени надоели. «У вас родственник от аппендицита умер? Не морочьте мне голову! От этого не умирают! У моей подруги был аппендицит – живая, как новенькая. Врете вы все, и родственник ваш врет, не умер он».

Птице ответила моя новая подруга.

Казанцева Марина:

Хорошо у Птицы написано, убедительно. Но раз уж отдельные случаи могут служить аргументом, то давайте и я один такой приведу. Про девочку, которая не выплыла из родительского равнодушия.

Хорошая девочка была, маму слушала, в музыкальную школу ходила и возвращалась в темноте. Никто ее не встречал, и однажды, когда она вовремя не вернулась, мама не забеспокоилась. Не вернулась девочка и на следующий день. А оказалось вот что. Попалась она в темноте насильнику-рецидивисту, и тот на протяжении многих часов издевался над ней прямо на виду у всего дома. Потом потащил растерзанную двенадцатилетнюю девочку по подъездам, звонил в квартиры и предлагал за небольшую плату поразвлечься. И, знаете, нашлись желающие. Когда девочку нашли умирающую на снегу опять же там, где ходят люди, доставили в больницу и сумели разговорить, то спросили: отчего же она не кричала, не звала на помощь, не обратилась к прохожим? Девочка ответила: «Думала, они все такие».

Было это в нашем городе лет двадцать назад. Не знаю, выжила девочка или нет, жива ли по сию пору. Если жива, то, наверно, не раз спрашивала себя: а почему же мама, озабоченная музыкальным воспитанием дочери, не дала себе труда позаботиться и о ее безопасности. Ну, так как: прощать или не прощать такую мать?

Молодец ваша подруга, добрая у нее душа – к ней обратились, она помогла. А у Катерины мать не ищет никакого контакта, ей дочь нужна только в одном качестве – чтобы было куда плевать. Идти к такой матери с распахнутой душой? Подставить себя вместо плевательницы? Сделать и ребенка своего такой же подушкой для иголок?

Разговор не в первый уже раз скатился именно на тему заботы о дочках, для которых реалии современного мира смертельно опасны. Марина вспомнила эпизод из моей книги, где я описывала свой ужас от щупавших меня в автобусной давке мужиков. И произошел совершенно уморительный диалог с очередным… странным читателем. Посмейтесь!

Казанцева Марина:

Представьте себе такую картину: вы едете в битком набитом автобусе и вдруг замечаете, что какая-то тварь мужского рода щупает девчонку-подростка. Как водится, девочка в таком случае затаивается и лишь надеется, что ее оставят в покое.

Кошка:

Нет сейчас ни девочек таких, ни особей мужского пола, ни пассажиров.

Я с вами согласна в одном, можно быть в темноте убитым скинхедами. А можно пойти в супермаркет и встретить там очередного Евсюкова (пьяный милиционер, «прославившийся» расстрелом в супермаркете случайных людей. – Прим. автора). Да, случаются такие ужасные вещи.

Но увидеть в общественном транспорте то, что вы описали, невозможно.

Казанцева Марина: