Дочки-мачехи

– А ты адвокат будешь? – подозрительно поинтересовалась женщина.

– Совершенно верно, – подтвердил тот. – Вы по какому вопросу?

– А по самому что ни на есть важному, – ответила та и ввалилась в комнату, не дожидаясь приглашения и даже не снимая обуви.

Впрочем, уже непосредственно в гостиной она свою ошибку исправила и скинула натянутые на ноги опорки, которые, по всей видимости, помнили комсомольскую юность своей почтенной владелицы.

Из опорок повалили ароматы скотного двора и несколько камешков, а баба, рухнув в кресло так, что оно судорожно метнулось на колесиках по полу, норовя выскочить из-под толстого зада визитерши, сказала:

– В общем, так. Алиску ведь мы все не любим, так? Вот я и думаю, что пора этой котовской подстилке указать на ее место.

– Что вы имеете в виду? – сухо спросил Евстафьев.

– А то, что я в два счета могу доказать, что Алиска брехливая тварь и что она нарочно наговаривает на своего мужика, чтобы, значит, его побыстрее упечь. Небось дал ей Кашалот денег, вот она теперь и поет под его дудку. Я-то побывала сегодня в суде, посмотрела на своих соседушек... по разные стороны скамьи подсудимых!

– Каких соседей вы имеете в виду?

– А вы не понимаете? А еще адвокат! Конечно, тех, которые на даче ворковали, а потом эта стерва Алиска... Какая тварь, правда?

– Ваша дача находится по соседству с той, в которой некоторое время отдыхали Владимир Свиридов и Алиса Смоленцева? – не повышая голоса и не меняя выражения лица, спокойно спросил Евстафьев.

Женщина замялась и, несколько поколебавшись, проговорила:

– Ну не то чтобы рядом... но в общем, видала я их там пару раз. Слышала, как они друг друга называли. На пляже и вообще...

– На пляже? А вы не видели, как... – начал было Мосек, но тут его обычно невозмутимый брат вскинулся и буквально рявкнул на него:

– Спокойна-а! Не перебивай, Слава, – добавил он уже своим обычным голосом, – продолжайте, – повернулся он к женщине.

– А что тут продолжать? Была я сегодня в суде... посмотрела на эту... шалаву. Злая, как... мой сосед Михалыч, когда напьется и идет по округе с веслом. Хотя нет... в Михалыче хоть что-то человеческое остается. Ну, значится, – она посмотрела на адвоката и снова заговорщицки подмигнула, – есть у меня кое-что для вас... Ну, да я женщина небогатая, двое детей... подкиньте тысчонку-другую. А вы не пожалеете... Что вам тысяча? Вон пинжак-то какой висит... небось, импорт заграничный? Тыщу долларов небось стоит, не меньше, да?

Павел даже не посмотрел на свой в самом деле очень дорогой пиджак, а его брат хитро наморщил лоб и пробормотал:

– А две с половиной – не хочешь?

Женщина не расслышав, продолжала:

– Нашел там Михалыч... по пьянке. Говорит, в сетях запутался этот... который... в общем, даже не намок толком... У Михалыча сети-то безалаберные, поставить не умеет как следует. Бутылку хлоп – и пошо-о-о-ол!

– Что вы нашли-то?

– А он его рукавицей хвать, и в лодку! – продолжала трещать баба, на обращая внимания на вопрос Евстафьева. – За рыбу принял. А я-то как увидела его улов, аж ахнула! Я же прослышала, что у нас в пляжном домике-то случилось! Ментов понаехало полсотни! Все рыскали по поселку, выспрашивали! Я сделала вид, что меня нет... Что с ними разговаривать! А уж как нашел Михалыч эту штуку, так я и припрятала ее, думаю, на меня еще подумают. А потом прослышала, что творится-то на этом судилище... прямо заедает мужика, стерва! Ну, думаю, помогу и себя не забуду! Я-то все-о-о видела!

– Что видела? – наконец удалось вклиниться Евстафьеву. – Что видела-то?

– Как она в море что-то швыряла... Алиска-то... а потом вот что оказалось.

И она с видом фокусника извлекла из сумки что-то завернутое в непрозрачный продолговатый пакет, а потом вынула из него второй целлофановый пакет. Прозрачный... В нем лежал серебристый и изящный пистолет марки «Смит и Вессон».

На что уж был сдержан Евстафьев, но и он рванулся вперед и буквально впился глазами в «ствол». А Маркин так и вообще подпрыгнул на месте и изумленно пробормотал что-то нечленораздельное.

– Вот так, – удовлетворенно проговорила женщина, увидев, какое впечатление произвела ее улика на адвоката и его брата. – Стоит это того, чтобы две тысячи рубликов?..

– Вы видели собственными глазами, как Смоленцева кинула это в море?

– Нет... это я кинула в море! – с претензией на иронию отозвалась баба и начала скрести свою варикозную ногу. – Приезжайте ко мне на дачу, у меня там полный сарай таких пулеметов... пистолетов. Шучу... шучу.

– Вы не могли бы оставить мне свои данные?

Баба всполошилась:

– Какие данные? Фамилию мою, что ли? Это чтобы меня потом кашалотовские бандиты угрохали вместе с моими детями? Нет, спасибо... я потому и не пошла с этим пистолетом в милицию, что не хотела, чтобы меня там всякие эти старшины выспрашивали фамилие мое да адреса. А потом позвонит им ихний бандит и спросит: а где живет такая-то? И все – капут. Так и бывает... Я в «Бандитском Петербурге» видела, – неожиданно присовокупила она.

– Хорошо, – с выражением ангельского терпения на лице выговорил Евстафьев. – Значит, вы не можете дать показания в суде?

– Нет, нет, нет! Только не говорите мне, что я вот таким образом покрываю преступников. Я грамотная и пуганая. Недавно вот прочитала книгу, – с той же значительной миной, что и во время произнесения фразы про «Бандитский Петербург», сказала она. – Марина Серова написала. Про какого-то Хамелеона.

И она пустилась в описание сюжета, в котором некий губернатор Толстиков приставил к своему брату, алкоголику и клептоману, личную няньку-телохранителя – и что из этого вышло.

Евстафьев не слушал ее – он рассматривал пистолет, который таким чудесным образом попал к нему накануне, быть может, решающего дня заседания. Потом он перевел подозрительный взгляд на продолжающую вещать бабу и произнес:

– Вы поедете с нами.

– Ку-у-уда?

– На экспертизу.

– Это трупы, что ль, смотреть? – перепугалась женщина. – Н-нет... на это я несогласная.

– Какие еще трупы? – с досадой проговорил Павел. – Мы повезем на экспертизу этот пистолет, потом вы расскажете все, что о нем знаете и при каких обстоятельствах вы его нашли, и все! Подписываться вам необязательно, если вы уж непременно хотите сохранить анонимность.

– Что сохранить?

– Ано... а, ну это и не важно. Вы не трогали пистолета руками?

– Что же я, совсем дура?

– Прекрасно? А этот ваш... Михалыч?

– Ну этот хоть и дурак, особенно когда напьется, но в тот раз был в рукавицах. Он всегда на рыбалку рукавицы берет: руки по утрам мерзнут. А на эту вашу экспертизу не поеду. Я все сказала. Давайте деньги, и я пошла. А нет – так я вообще ничего говорить не буду, и...

Баба осеклась и надулась, очевидно, сочтя, что своей чрезмерной откровенностью сама загнала себя в угол.

Евстафьев пристально посмотрел на то, как дрожали ее красные руки, и, открыв бумажник, положил перед женщиной четыре бумажки по пятьсот рублей.