Догоняйте, догоняйте!..
Шрифт:
Девятая квартира долго молчала. Наконец за дверью послышались шарканье и недовольный разбуженный прокуренно-хриплый голос:
— Кого черт по ночам носит? Спать людям не дают. Кто там?
— Откройте, пожалуйста, мы насчет вашего сына.
— Какого такого сына? Отродясь сына не было. Дочь вот есть, а сына не припомню. Не по адресу обращаетесь.
— Да откройте же, — взмолилась нежным голосом Мария Ефимовна. — Мы по поводу Миши.
— Миши, — произнес голос. — Так это мой племянник. Сейчас открою. Взгляну, кому это он ночью понадобился.
— Мы Булочкины, из третьей квартиры, — хором произнесли Мария Ефимовна и
Недоверчиво-иронически худощавая физиономия Мишиной тетушки прищурила глаза из-под нависших надо лбом бигуди:
— Что он там натворил?
— Видите ли, мы вообще-то не насчет Миши, а насчет Кости, — начала пояснения Мария Ефимовна.
— Вы меня извините, — передернулась тетушка, — но это называется нахальством. Вид у вас приличный, а ведете себя несолидно. Будите человека ночью под предлогом племянника, а потом заводите посторонние разговоры. Некрасиво все это. Очень некрасиво!
Мария Ефимовна и Александр Маркелович с трудом сумели заставить выслушать себя. Узнав, что их привело к ней, тетя не на шутку встревожилась, особенно, когда увидела записку Кости. А встревожившись, впустила Булочкиных в квартиру, чтобы обсудить план действий.
Булочкины в свою очередь пришли в ужас, когда прочитали записку Миши:
— Пионерский лагерь! — всплеснула руками Мария Ефимовна. — Вот где они скрылись! Наверняка это тот самый лагерь!
Чуть свет от дома № 17 по улице Просторной отделилась небольшая группа: впереди шли две женщины, одна худая, высокая, с грязно-пепельными кудряшками на гордо поднятой голове, другая — немного ниже ростом, но зато упитанная, с могучими плечами, в широкополой соломенной шляпе с бантом; за ними энергично семенил невысокий мужчина.
Путники спешили на вокзал.
Костя Булочкин спал. Он лежал на боку, его правая коленка высовывалась из-под простыни и блестела в лучах солнца, проникших в палату. Левой ногой он упирался в стенку. Наверное, это положение и навеяло ему сон: он в игре, стремительно обводит одного противника, другого — гол! Еще гол! Еще! Он даже сбивается со счета. Сколько же он забил? Неважно. Главное — победа. Команда выстроена, ему вручают хрустальный кубок и огромный букет. Он благодарит, кланяется. И в этот момент чувствует, что один стебелек из букета щекочет ему нос, он пытается отодвинуться подальше, перекладывает букет в другую руку, но с травинкой нет никакого сладу. Не удержавшись, Костя чихает. Все смеются, его команда, зрители, судьи…
Костя проснулся. На его кровати сидели Ветка, Тигран Саркисович, Андрюша, Борька Мамалыкин и смеялись.
— Ну ты даешь, капитан, — ухмылялся Ветка. — Дрыхнешь будь здоров! Думал, всю соломинку носом заглотишь.
Костя хотел обидеться, но, увидев довольные лица ребят, тоже рассмеялся:
— А что, я проспал?
— Проспал! И он еще спрашивает! Смотри, сколько настукало! У-у-у! — Тигран Саркисович сделал страшные глаза.
Костя взглянул на круглые настенные часы и увидел, что только шесть.
— А часы стоят?
— Стоят, стоят, — сказал Ветка. — Ты нас покинул, и все остановилось.
Все загоготали.
— Ребята, хватит время тянуть. Махнули, — сказал Теоретик.
— Куда махнули? — спросил Костя.
— Эх ты, соня! Куда махнули? Да мы тут каждое утро соревнования устраиваем. Плаваем, — сказал Борис.
— В
тихий час теперь не разгуляешься. Дисциплина, — добавил Теоретик, взглянув на свои часы. — Приходится вставать пораньше.— Давно ли ты встаешь пораньше? Помнится, в тихий час вместе со мной ухо давил.
— Так то помнится. А это ныне.
— А как же соревнования? — спросил Костя. — Отдохнуть бы перед ними.
— Эх, Булочка, Булочка! И кто тебя выдумал? — Ветка щелкнул его тихонько по кончику носа. — Подожди немного. Отдохнешь и ты.
Они побежали к реке.
Как всегда, отличился Борька. В то время как Ветка еще был на середине, Мамалыкин уже переплыл речку и ухватился за прибрежную траву, спускавшуюся к самой воде.
Хоть и небыстро плыл Ветка, но главное — плыл. Почти настоящим брассом. Только голову не погружал. Плыл, спокойно отфыркиваясь.
Потом они лежали, растянувшись на траве.
— Костя, а помнишь, как я тонул? — вдруг спросил Ветка.
— Еще бы не помнить!
— И ты помогал меня спасать.
Костя даже зарделся. Но тут же вспомнил обиду.
— Не стоило: у меня до сих пор ребро ноет.
— Ну да, не стоило. С кем бы ты в футбол играл?
— Ну если только ради этого. И то — больше под ногами мешаешься.
— Это я-то? Может, наоборот? Не знаю, что в тебе Копытин нашел? Капитан! Подумаешь!
— А я и не напрашивался.
— Ребята, хватит вам. Не то подеретесь, — вмешался Теоретик. — Теперь главное — единство действий. Соперник у нас сильный. Нужно будет выложиться. Помню, однажды, когда Бобров играл за команду ВВС…
— Надо же! — воскликнул Тигран Саркисович. — Он помнит! Тебя тогда на свете не было. И родители твои еще под стол пешком ходили.
— Это я выразился фигурально.
— Только не лови мячи фигурально. Ладно?
— Не нравится, становись сам. Будешь вратарь Тигр-2.
— Почему два?
— Потому что Тигр-1 уже был. Так прозвали англичане нашего Алексея Хомича.
— Хомича?.. Когда же это было?
— В сорок шестом.
— Врешь небось, — проговорил Тигран Саркисович.
— Нет, — сказал Борька Мамалыкин, — это точно. Я тоже где-то читал. И ты не спорь с Теоретиком. Что споришь — тебе гордиться надо. Теперь знаешь, в честь кого тебя назвали?
В пионерский лагерь «Ромашка» съезжались родители.
Но это был не обычный родительский день, когда мамы и папы везут своим детям толстые сумки, каждая из которых напоминает продовольственный микромагазин, состоящий в основном из двух отделов: колбасного и кондитерского.
На сей раз сумок в руках у родителей не было, поэтому они не кидали изучающие взоры по сторонам: куда бы отвести ребенка, где можно было бы скормить ему если не все привезенные припасы, то, по крайней мере, большую их часть.
Родители шли к футбольному полю. Там сегодня проводился открытый спортивный праздник.
Этот праздник придумал Жора. Терентьев вначале сомневался, стоила ли игра свеч. Но Жора убедил его, что всем мамам и папам будет приятно увидеть, какими ловкими, быстрыми и сильными стали их ребята. Все же Терентьев решил связаться по поводу спортивного праздника с завкомом. Когда же эту идею одобрили и там, да еще пригрозили приехать и взглянуть на успехи, Иван Дмитриевич тоже засуетился и велел устроить трибуны, то есть вкопать по краям футбольного поля скамейки.