Доктор Х и его дети
Шрифт:
Он пожаловал к нам с Сириуса? Отлично. Сказать бабушке-роботу, чтобы просила у районного психиатра направление на медико-социальную экспертизу. В нашей стране можно быть трижды шизофреником и четырежды дебилом и не получить пенсию, которую теперь дают не по болезни, а по степени ограничения жизнедеятельности. Поди еще докажи ее, степень эту. Но пришельцу с Сириуса повезло, в этом районе амбулаторными психиатрическими делами ведает бывший сослуживец Христофорова. Позвонить ему, не забыть. Ну а уж в заключении он сейчас им напишет, пусть попробуют инвалидность не дать.
Христофоров приосанился, вспомнив скандалец, устроенный им на комиссии лет десять
– Вы что, думаете, поумнеет он за год, что ли? – орал он в кабинете, забыв про притихшую за дверями очередь и подтащив поближе к столу, чтобы лучше разглядели, идиота.
– Идиоты, – заключил он, а послушный подопечный благостно улыбнулся: ему нравился знакомый голос Христофорова, хотя смысл слов он не понимал.
Следующий больной – Витя. Имбецильность средняя. «Итак, что мы имеем с гуся?» – проворчал Христофоров. Витя был получен им обратно от бесследно исчезнувшего практиканта. Хорошо только пять человек для пробы успел ему передать. Двадцать процентов в баре…
Читая дневник о поведении мальчика, который надо было вести раз в три дня, но практикант вел от случая к случаю, когда случалось ему побывать на отделении бодрым и выспавшимся после ночных смен, Христофоров все выше поднимал брови – до тех пор, пока, даже не глядя в зеркало, почувствовал, что похож на филина, уставившегося блюдцами глаз в темноту.
В темноту смотрел и Христофоров. Хорошо, что многочисленные проверки и комиссии никогда не вчитываются в дневники о стационарном житье-бытье пациентов. Им историй болезни хватает.
«В режиме отделения удерживается без грубых нарушений. Обслуживается частично медперсоналом, – читал Христофоров. – В течение дня ходит по палате, периодически кричит, успокаивается, когда дают еду. Увидев врача, залезает в карманы. Не найдя ничего съестного, становится раздражителен. Отталкивает доктора, ворчит. Учитывая получаемую терапию азалептином и галоперидолом, с целью профилактики возможных побочных действий к терапии присоединены таб. акинетона 0,002 по т* 3 р/д, с коррекцией дозы по состоянию».
Ну что ж, какова главная заповедь медицины? Noli Nocere. Практикант олигофрену Вите не навредил – и то хорошо.
Да и что он сам написал бы про этого благодушного имбецила? Так, это в другую тетрадь: «Агрессии не проявляет, но и к деятельности не стремится. Был на свидании с матерью, интересовался только продуктами…»
Еще десять карточек – и к бабам.
– Как тут у вас? – буркнул Маргарите. Графики у них, что ли, совпадают? В один день дежурят.
– Мать девочки… – начала Маргарита, протягивая ему тонкую еще историю болезни. Но Христофоров остановил ее жестом. Он знать не хотел ни noblesse oblige родителей девчонки, ни их самих. Ему своих дебилов достаточно.
– Ну как? – буркнул рыжей, вошедшей и усевшейся перед ним, как ученица на первой парте: рука на руке ровно по краешку стола, в рот глядит, будто он ей сейчас лекцию на час закатит.
Та пожала плечами. Никак, стало быть.
– Я подумала – но это не точно, – зачем я это сделала. Я… как бы… не хотела быть как все…
– Хм… запутанно выражаться изволишь.
– Оригинальной хотела быть.
– Оригинальной? – засмеялся Христофоров и хлопнул себя
по ляжкам. – Так я тебя расстрою, девочка. Я вот только что статью читал с медицинской статистикой. В нашей стране за двадцать лет около миллиона человек успешно покончили жизнь самоубийством. Вот, например, в 2012 году почти тридцать тысяч. Чуешь, куда клоню? То есть миллиону удалось довести дело до конца, а сколько человек пытались, но были спасены? Умножь на три, а то и на четыре. Идем далее. В нашей прекрасной стране самый высокий в Европе уровень самоубийств среди подростков. В год кончают жизнь самоубийством полторы тысячи детей, и еще четыре тысячи совершают такую попытку. А как тебе такие данные: сорок пять процентов российских девочек и двадцать семь процентов мальчиков хотя бы раз в жизни серьезно обдумывали возможность самоубийства. И после этого ты мне говоришь об оригинальности?– Никто из моих знакомых не хочет умереть.
– Ну так у них все впереди. И вообще, почему ты так уверена, что никто? А про тебя кто-нибудь мог сказать, что ты хочешь умереть? Если бы мог, ты давно была бы нашим завсегдатаем. Но это тоже впереди.
– Я не сумасшедшая и долго здесь не задержусь, – сказала девочка.
– Мама с папой вытащат? – сузил глаза Христофоров. – Не сомневаюсь! Но пока что тебя тут держат с их согласия, они твои законные представители, собственноручно подписавшие бумаги. Ты их здорово напугала, голубушка. Им нужны от нас гарантии, что такое не повторится. От меня им гарантии нужны. Чуешь? А мне от тебя. Что я, дурак, что ли, свою задницу из-за такой взбалмошной девицы подставлять? Мы с тобой один на один, оригинальная ты моя.
– Все равно…
– Все одно! – передразнил ее Христофоров и кивнул на окно, зарешеченное тонкими прутьями, деликатно выкрашенными в белый цвет.
– Вы не имеете права так со мной разговаривать.
– Я не только права, но и желания не имею, – признался Христофоров, добавив голосу сколь мог задушевности.
Девчонка встала. Тяжело поднялся со стула и он.
– Вот волосы у тебя рыжие – это оригинально, а ведешь ты себя не оригинально. Хотя, знаешь, взрослые женщины совершают самоубийства в шесть раз реже мужчин. Научный факт! – Христофоров поднял палец. – Ну, это потому что пьют меньше и о жизни меньше думают. Чем меньше женщина думает, тем она счастливее.
– Тоже научный факт? – спросила девочка, и Христофоров уловил насмешку.
Ну, предположим, не факт, а его личное убеждение. Разве личные убеждения не являются для нас наипервейшими фактами?
Христофоров вышел в коридор, раздраженный, но вполне довольный завязкой сценария «плохой следователь – хороший следователь». Сообщить о нем Маргарите? Не надо, она и так хороший следователь, особенно после звонков родителей.
– Можете сделать мне укол? Я не сдержусь, сейчас психовать начну! – кинулся к Христофорову один из мальчиков в игровой комнате. – А когда психую, я всех бью. А побью, вы меня домой не отпустите!
– Хорошо, что ты меня предупредил, – Христофоров сжал его плечо. – Я научу тебя сдерживаться без уколов. Сто минус три будет девяносто семь. Девяносто семь минус три будет девяносто четыре. Девяносто четыре минус три будет девяносто один… Всегда, когда начинаешь психовать и хочешь подраться, начинай со ста и вычитай по три, пока не дойдешь до единицы. Считаешь от ста до единицы в обратном порядке и успокаиваешься. Так же, как от укола, и даже быстрее. Укол пока подействует, ты вмазать кому-нибудь успеешь.