Доктор Кровь
Шрифт:
Бью током. Еще раз! Бесполезно… Кладу ладонь на грудную клетку Киры и наношу сильный перикардиальный удар. Еще один.
– Начинаю непрямой массаж сердца!
Выдыхаюсь быстро, и меня сменяет Григорий Панченко. Все же он намного сильнее меня. Секундная стрелка безжалостно, словно топор палача, отсекает мгновения жизни девушки… И никаких результатов.
Она просто устала. Чертовски сильно устала отчаянно бороться за свою жизнь вот уже в течение месяца… И я понимал это, но не мог позволить ей умереть. Не имел права – особенно после того, что мы уже с ней пережили.
Сердце
Аккуратный разрез по пятому межреберью оставил на мраморно-белой, словно просвечивающей коже тонкую красную линию. Я приподнял полную с крупным соском грудь девушки, а потом сделал разрез примерно четыре сантиметра по большой грудной мышце и отвернул ее в сторону. Осушил рану от крови.
– Гриша, промокни мне пот!.. – стерильная салфетка на корнцанге ткнулась в мой холодный лоб.
– Время?
– Полторы минуты…
Черт! Долго копаюсь. Зубчатую мышцу, проходящую по средней ключичной линии, я решил вообще не трогать. Мне некогда было расслаивать тупым способом межреберные мышцы, поэтому я просто рассек их скальпелем. Ребро было сломано – хорошо же мы с Панченко делали непрямой массаж! От души!
У врачей-реаниматологов есть такая поговорка: «Если делали непрямой, и все ребра остались целыми, значит – плохо качали».
Я перекусил ребро кусачками, потом проволокой стянем…
– Гриша, реберный расширитель.
– Вот.
Я убрал ребро. И вот оно – сердце Киры лежало обнаженное в грудине. Неподвижное. По обе стороны от него под тонкой пленкой плевры мерно вздымались легкие, подключенные к аппарату искусственной вентиляции.
Положив большой палец на желудочек, я завел ладонь под замершее сердце и сжал, выталкивая кровь в аорту. И начал ритмично сжимать и разжимать его, считая про себя и контролируя ритм в пределах сорока – шестидесяти ударов в минуту. Еще не все потеряно, Кира, девочка моя! Ладонью я чувствовал слабое сопротивление сердечной мышцы, значит – тонус еще был.
– Время?
– Минута с начала прямого массажа.
Я продолжал сжимать и разжимать ладонь. Ну же… Давай! Бейся!
– Полторы минуты.
Сжимаемаемые моей рукой желудочки выталкивали кровь в аорту. Но сердце упрямо не желало «запускаться».
– Две минуты.
– Заткнись! – стоп, не время для эмоций. – Гриша, промокни мне лоб.
– Хорошо.
Две минуты двадцать секунд – это я сам уже сосчитал. Я продолжал упрямо массировать сердце Киры. Кровь все так же продолжала выплескиваться в большой круг кровообращения.
Система искусственной вентиляции легких поддерживала жизнь девушки. Хорошо, что Кира была заинтубирована. Сейчас от кислородной недостаточности начинал развиваться ацидоз, и жидкость в легких вспенивалась от кислой реакции среды. Без интубации и ИВЛ было просто не обойтись.
Три минуты – ну, давай же! Кира, живи!!! Четыре минуты. И вдруг сердце девушки едва заметно затрепетало под моими пальцами!
Сердце заработало. Заработало!!! Я победил, мы с ней победили. И теперь я чувствовал не только радость, но и какую-то внутреннюю опустошенность. Со мной так бывает: после огромного нервного напряжения, когда отдаешь все силы ради одной-единственной цели. Одной-единственной…– Адреналин, один кубик, – почти шепотом, словно боясь спугнуть трепет юного сердца Киры, попросил я. Ассистент подал мне шприц. Тонкая игла погрузилась в левый желудочек сердца. Нужно ему помочь. Чуть-чуть тонизировать.
Убедившись, что нормальный сердечный ритм восстановлен, я успокоился окончательно. Операцию заканчивал уже чисто машинально. Снял реберный расширитель. Соединил специальной титановой проволокой разрубленное кусачками ребро. Ушил мышцы. Наложил швы на кожу.
Сменил уже почти опустевший пакет с физраствором и флакон с коллоидной суспензией серебра.
Операция была завершена. Кира спала глубоким наркотическим сном, я несколько раз открывал баллон с фентанилом, периодически добавляя дозу.
Да и лекарство, похоже, действовало. Судороги прекратились, сердечный ритм тоже нормализовался. Я взял кровь из вены девушки и передал набор одноразовых пробирок своему ассистенту.
– Гриша, кровь на биохимию, гистологию, антитела. В общем, на всю возможную хрень! И еще… Спасибо тебе большое, ассистент.
– Да не за что. С тобой интересно работать, хоть ты и зануда изрядный.
– Ладно тебе…
Странно, пока мы боролись за жизнь и за бессмертную человеческуюдушу Киры, я вымотался, как собака. А сейчас сна не было ни в одном глазу. Мне просто нужно было отвлечься, но мысль об алкоголе не вызвала у меня никакого воодушевления. Вместо этого, содрав с себя хирургический комплект, с удовольствием стал под душ, смывая нервное напряжение прошедших часов. Накинул джинсы и рубашку и занялся оружием.
Для меня разборка-сборка и чистка механизмов для убиения себе и не только себе подобных было чем-то сродни медитации. Недаром при посвящении в рыцари неофит проводил ночь в бдении над оружием. А самураи часами созерцали смертоносный изогнутый клинок собственного катана.
Сначала я занялся «Пустынным Орлом». Массивный пистолет, как всегда, внушал уверенность одним только своим видом. Завершив чистку и смазку, я вогнал в широкую рукоятку удлиненную десятизарядную обойму и щелкнул предохранителем.
Теперь нужно было уважить и другого стального хищника. Не торопясь, я разобрал его.
Детали «Гепарда» лежат на чистой ткани, масляно поблескивая оружейной смазкой. Я начал с чистки ствола. Отложив в сторону шомпол, полюбовался на просвет спирально закручивающимися полигональными линиями нарезов. Занялся затвором и ствольной коробкой, блоком ударно-спускового механизма. Все в порядке – оружие тщательнейшим образом вычищено от порохового нагара и смазано. Одна за другой ставятся на свои штатные места детали: газоотводная трубка, поршень, возвратная пружина, затвор. Руки, казалось, сами знали, что и куда устанавливать, где подтянуть, как повернуть, защелкнуть. Все просто и логично. Запахи оружейной смазки и металла успокаивают.