Доктор Крюк 3

Роджерс все говорил, упиваясь звуком собственного голоса и моим видимым бессилием. Он наклонился еще ниже, его лицо было совсем близко. Я видел расширенные зрачки, в которых плясали отсветы свечи и безумие. Он поднял пистолет, словно собираясь приставить его к моему лбу для пущей убедительности. Секунды растянулись в вечность. Мозг работал на пределе, просчитывая угол атаки, возможное сопротивление, ответные действия его людей. Шанс был один, права на ошибку не было.

И тут раздался голос Марго. Чистый, звонкий и полный яда. В этом она дока.

— Да заткнись ты уже, неудачник! — выкрикнула она. — Всегда был ничтожеством, им и остался! Даже отомстить по-человечески не можешь, только трепаться горазд!

Это было настолько неожиданно и дерзко, что Роджерс на мгновение опешил. Ярость, только что направленная на меня, мгновенно переключилась на нее. Он резко повернул голову в ее сторону, лицо исказилось новой волной гнева.

— Что ты сказала, шлюха?! — прорычал он.

Этого мгновения мне хватило с лихвой. Время сжалось, а потом рванулось вперед.

Резкий, почти инстинктивный выпад ногой — не просто пинок, а точный удар ребром сапога по запястью, державшему пистолет. Оглушительный грохот выстрела ударил по ушам. Пуля взвизгнула, вырвав щепки из потолочной балки, осыпав нас трухой и штукатуркой. В ту же долю секунды я рванулся вперед всем телом, врезавшись плечом в его грудь. Воздух со свистом вылетел из легких Роджерса. Мы оба потеряли равновесие, мир накренился, и мы свалились на доски пола — спутанный, барахтающийся клубок из ярости и отчаянного желания выжить.

Полная, первобытная анархия взорвалась в тесной комнате. На секунду пираты Роджерса замерли, ошарашенные выстрелом и падением своего капитана. Но оцепенение длилось лишь миг. Двое ближайших с ревом ринулись к нам, к упавшему вожаку. Но тут же раздался утробный, звериный рык Моргана. Я не видел, как ему это удалось — возможно, Марго в суматохе успела перерезать часть его пут или он просто рванул их силой отчаяния, но он был на ногах. Забыв про кровоточащую рану на голове, он с какой-то нечеловеческой, первобытной яростью бросился на одного из пиратов, который бежал ко мне. Он атаковал с яростью. Сбил пирата с ног мощным ударом плеча, повалил и вцепился зубами в горло или в щеку — в хаосе было не разобрать, только слышался булькающий крик и отчаянное барахтанье. К ним рванули остальные сподручные Роджерса.

Я же боролся с Роджерсом на полу. Он был чертовски силен, подпитываемый ненавистью. Он извивался подо мной, как угорь, пытаясь достать меня, освободиться. Его пальцы тянулись к моему лицу, к глазам.

— Убью, тварь! — рычал он мне в лицо, брызгая слюной и кровью из разбитой губы. — Собственными руками задушу!

Я блокировал его руки. Дыхание сбилось, в ушах стоял адский шум — крики боли и ярости, ругань на нескольких языках, глухие звуки ударов кулаков о плоть, треск ломающейся мебели, визг Изабеллы, где-то в углу комнаты. Запах пота, крови, пороха и рома смешался в удушливый коктейль.

Другой пират Роджерса уже обегал Моргана, вцепившегося в свою жертву, и несся ко мне с занесенной саблей. Я видел его боковым зрением, но не мог оторваться от Роджерса — тот был слишком опасен. И тут что-то тяжелое — глиняный кувшин или ночной горшок — со звоном врезалось пирату в голову. Он взвыл, пошатнулся, схватился за ушибленное место. Я мельком увидел Изабеллу — бледную, с широко раскрытыми от ужаса, но и от какой-то новой решимости глазами. Она швырнула первое, что попалось под руку. Это дало мне секунду.

Именно в эту секунду я увидел как рука Роджерса, освободившаяся на мгновение, скользнула к его поясу. Пальцы нащупали рукоять длинного абордажного ножа. Блеснула сталь.

Всё. Времени на раздумья, на воспоминания о том, как этот самый человек вытащил меня, полумертвого, из Карибского моря, не осталось. Та благодарность была давно оплачена его предательством на Монито. Сейчас передо мной был не спаситель, а смертельный враг, который тянулся за ножом, чтобы вспороть мне живот. Жалость? Сантименты? Все это испарилось, сгорело без следа перед ледяным дыханием смерти.

Моя правая рука молниеносно рванулась к поясу. Пальцы сомкнулись на привычной, холодной стали крюка. Резкое движение — и он в моей руке. Роджерс как раз изловчился, перекатился на бок, пытаясь сесть и одновременно выдернуть нож. Мы оказались лицом к лицу, почти касаясь лбами. В его глазах, налитых кровью, я увидел не только кипящую ненависть, но и короткий, запоздалый проблеск животного ужаса и удивления, когда он увидел крюк. Наверное, до последнего не верил. Считал его просто частью маскарада, бутафорией Доктора Крюка. Дурак.

— Нет! — выдохнул он, или это был просто хрип.

Резкий, выверенный годами хирургической практики, знающий анатомию удар снизу вверх. В него была вложена вся ярость загнанного зверя, борющегося за жизнь. Острое, заточенное до бритвенной остроты стальное острие крюка вошло точно под его челюсть, с хрустом разрывая кожу, мышцы, уходя глубоко в мягкие ткани горла, стремясь к основанию черепа. Я почувствовал глухой, тошнотворный хряск позвонка или хряща и почти сразу — мощный, горячий толчок крови, хлынувшей мне на руку, на грудь, заливая лицо.

Глаза Роджерса расширились до невозможных пределов. В них больше не было ненависти, только немое, ледяное удивление перед лицом неотвратимого. Он захрипел, пытаясь что-то сказать, но изо рта вырвался лишь кровавый пузырь. Тело его обмякло в моих руках, руки безвольно упали, нож выскользнул из ослабевших пальцев. Он завалился на бок, голова неестественно дернулась. Последний судорожный вздох — и он уже смотрит на меня пустыми, быстро стекленеющими глазами. В них отражался тусклый свет свечи.

Я с усилием выдернул крюк. Раздался отвратительный чавкающий звук. Тяжело дыша, я поднялся на ноги, отшатнувшись от тела. Кровь Роджерса густо капала с моего лица и крюка. Я посмотрел на свои руки, на грудь — все было в его крови. Густой, темной, липкой.

В комнате на несколько секунд повисла оглушительная тишина, нарушаемая лишь хриплым дыханием Моргана, который наконец оторвался от своей жертвы, и тихим, прерывистым плачем Изабеллы в углу. Оставшиеся пираты Роджерса замерли. Их взгляды были прикованы к мертвому капитану, потом переметнулись на меня — стоящего над ним, с окровавленным крюком, тяжело дышащего, но живого. На их лицах читались замешательство, страх, неуверенность. Вожак стаи был мертв. Стая осиротела.