Доктор Торн

Кроме того, несмотря на наличие диплома и несомненное, в соответствии с законами всех колледжей, право называться доктором, вскоре после приезда в Грешемсбери Томас Торн оповестил Восточный Барсетшир о том, что его визит в рамках пяти миль стоит семь шиллингов шесть пенсов, но цена возрастает пропорционально увеличению расстояния. Собравшись в Барчестере, местные эскулапы сочли цену слишком низкой, неуверенной, непрофессиональной и демократичной. Прежде всего, назначенная сумма доказывала, что новичок Торн смотрит на деньги как аптекарь, которым, по сути, является, а в качестве доктора ему следовало бы рассматривать собственную деятельность в чисто философском аспекте и использовать каждую представившуюся возможность улучшить материальное положение. Доктор обязан принимать гонорар, не позволяя левой руке знать, что творит правая; брать деньги без единого взгляда, единой мысли, единого движения бровей. Истинный доктор не должен чувствовать, что последнее дружеское рукопожатие стало более ценным от прикосновения золота. В то же время молодой Торн не считал зазорным вытащить из кармана сюртука монету в полкроны и дать сдачу с десяти шиллингов, чем доказывал полное неуважение к достоинству ученой профессии. Куда чаще его можно было видеть за составлением лекарств в кабинете слева от парадной двери, чем за проведением философских экспериментов над медицинской материей во благо грядущих поколений. Это следовало бы делать в тиши кабинета, подальше от непосвященных глаз, а он у всех на виду смешивал банальные микстуры для сельских животов или готовил целительные мази для недугов, порожденных сельскохозяйственным трудом.

Человек подобного сорта не мог составить подходящую компанию доктору Филгрейву из Барчестера, и это следовало признать. Тем не менее он оказался вполне подходящей компанией для старого сквайра Джона Ньюболда Грешема из Грешемсбери, которому доктор Филгрейв не отказался бы завязать шнурки – настолько высоко в зрелые годы того ценили в графстве. Медицинское сообщество Барсетшира хорошо знало нрав леди Арабеллы, а потому, когда добрый, всеми уважаемый сквайр скончался, было решено, что недолгое процветание доктора Торна в Грешемсбери закончилось, но местных прорицателей ждало разочарование: наш доктор сумел подружиться с наследником Фрэнсисом Ньюболдом Грешемом и, хотя личной симпатии между ним и леди Арабеллой не существовало даже в лучшие времена, умудрился сохранить свое место в большом доме, причем не только в детской и спальнях, но даже за семейным столом.

Следует признать, что и этого успеха оказалось вполне достаточно, чтобы вызвать недоброжелательность собратьев; вскоре негативное отношение проявилось в явственной и весьма откровенной манере. Доктор Филгрейв, обладавший самыми крепкими профессиональными связями в графстве, пользовавшийся безупречной репутацией и привыкший встречаться в знатных домах почти на равных условиях со столичными медицинскими светилами, отказался встретиться с доктором Торном для консультации у постели пациентки, заявив, что чрезвычайно сожалеет о необходимости недружественного поступка; никогда прежде ему не приходилось исполнять столь болезненный долг, но поскольку профессия обязывает, вынужден поступить именно так. При всем уважении к леди N – больной гостье Грешемсбери – и к сквайру Грешему, из-за присутствия доктора Торна ему придется отказаться от посещения, хотя при любых других обстоятельствах примчался бы в Грешемсбери безотлагательно, с доступной для почтовых лошадей скоростью.

В Барсетшире разгорелась настоящая война. Доктора Торна нельзя было упрекнуть в агрессивности, он не обладал ни способностями затевать ссоры, ни предрасположенностью к конфликтам, но в его твердом характере присутствовало некое качество, позволявшее противостоять любому враждебному выпаду. Ни в спорах, ни в соперничестве доктор никогда не поступал плохо – по крайней мере, по отношению к своим оппонентам – и всегда был готов к мирному разрешению конфликта.

Нетрудно представить, что как только доктор Филгрейв бросил доктору Торну перчатку, тот не замедлил ее поднять, а именно поместил в местной консервативной газете «Стандарт» письмо, в котором с особой язвительностью напал на обидчика. Доктор Филгрейв ответил четырьмя строчками заявления, что по зрелом размышлении решил не обращать внимания на публичные оскорбления со стороны молодого неопытного коллеги. Тогда доктор из Грешемсбери написал другое письмо, куда более остроумное и значительно более резкое, чем предыдущее, а поскольку текст перепечатали газеты других городов, в частности Бристоля, Эксетера и Глостера, на сей раз оппонент не смог сохранить благородную сдержанность. Порой горделивая тога молчания и демонстративное равнодушие к открытым нападкам украшает человека, однако проявление подобной гордости дается крайне нелегко. Доведенная до безумия жертва осиных укусов может попытаться неподвижно усидеть в кресле точно так же, как адресат газетных любезностей способен стерпеть язвительное обращение и воздержаться от еще более язвительного ответа. Доктор Торн опубликовал третье письмо, оказавшееся невыносимым для медицинской плоти и крови соперника. Доктор Филгрейв ответил на выпад, хотя не от своего имени, а от имени воображаемого коллеги, и битва получила яростное продолжение. Не станет преувеличенным утверждение, что с тех пор доктор Филгрейв не прожил ни единого мирного, счастливого часа. Если бы он знал, из какого теста слеплен молодой составитель микстур из Грешемсбери, то без единого возражения согласился бы встретиться с ним для консилиума: будь то утром, днем, вечером или ночью, но, ввязавшись в войну, нельзя было идти на попятный, медицинская общественность этого не допускала. Таким образом, доктор Филгрейв постоянно оказывался на линии борьбы подобно боксеру-профессионалу, раунд за раундом выходившему на ринг без малейшей надежды на победу и падавшему прежде, чем соперник разразится шквалом ударов.

Однако, несмотря на собственную слабость, доктор Филгрейв получил поддержку почти всех собратьев по профессии. В медицинском мире Барсетшира царили нерушимые принципы: гонорар не меньше гинеи; рекомендация, но не продажа лекарств; четкий барьер между врачом и аптекарем, а главное, неприятие отказа от расчета. Доктор Торн восстановил против себя провинциальных коллег и решил обратиться за помощью в столицу, где мнения резко разделились. Журнал «Ланцет» его поддержал, однако «Джорнэл оф медикал сайенс» категорично выступил против выскочки. Известный своей демократической позицией, «Уикли серджен» объявил мистера Торна медицинским пророком, в то время как ежемесячное издание «Скалпин найф» безжалостно оппонировал «Ланцету». Иными словами, война продолжилась, а наш герой приобрел широкую известность в узком кругу.

Тем временем в профессиональной карьере то и дело возникали и другие трудности. К достоинствам сельского доктора относилось великолепное понимание своего дела, готовность работать с молодой энергией и решимость честно исполнять долг. Доктор Торн обладал и иными ценными качествами: красноречием, даром верного товарищества, преданностью в дружбе и врожденной порядочностью, всю жизнь служившей надежной опорой чистой совести, – но на первых этапах карьеры многие выдающиеся достижения порождали негативные последствия. В любой дом доктор входил с четко сформулированным убеждением, что как мужчина он равен хозяину, а как просто человек – хозяйке. Он с почтением относился к возрасту и к любому признанному таланту, по крайней мере по его собственным словам, и оказывал каждому человеку уважение, соответствовавшее его социальному статусу. Например, лорда пропускал вперед – конечно, если не забывал, к герцогу или графу обращался «ваша светлость» и никогда не допускал фамильярности при общении с вышестоящими персонами, но во всех прочих отношениях считал, что ни один человек не имеет права ходить по земле, высокомерно поглядывая на него.

Доктор Торн не рассуждал на подобные темы; не оскорблял титулованных особ заявлениями о равенстве с ними; не сообщал графу Де Курси о том, что обед в его замке для него ничуть не значительнее обеда в доме местного священника. И все же в манерах его присутствовало что-то такое, что позволяло обнаружить скрытое высокомерие. Возможно, само по себе чувство было благим и в значительной степени оправданным частым и тесным общением с теми, кто стоял ниже на социальной лестнице, хотя в подобных делах глупо оспаривать общепринятые правила, в глубине души доктор оставался убежденным консерватором. Вряд ли будет преувеличением сказать, что он презирал лордов с первого взгляда, но в то же время не задумываясь отдал бы все силы, средства и даже кровь на борьбу за верхнюю палату парламента.

Вплоть до близкого знакомства и полного понимания сложный нрав не способствовал популярности доктора у жен сельских джентльменов, в чьей среде предстояло практиковать. К тому же личные качества рекомендовали мистера Торна дамам не самым лучшим образом. В обращении с ними он проявлял некоторую бесцеремонность, авторитарность, любил поспорить, подшутить, причем не всегда было понятно, не издевка ли это. Особенно щепетильно к этому относились строгие родственники пациентов, которые считали, что доктор вообще не должен смеяться.

И лишь когда местные жители узнали доктора Торна поближе, когда на себе ощутили тепло его доброго сердца, оценили по достоинству честность, почувствовали мужественность и в то же время нежность, доктор получил достойное признание. К легким недомоганиям он нередко относился беспечно, что удивляло, ведь и они не оставались без оплаты, зато в по-настоящему серьезных случаях доктор Торн был внимателен, сосредоточен и высокопрофессионален. Ни один из тяжелобольных пациентов не мог укорить его в поверхностности или грубости.

Еще одним значительным недостатком считалось холостяцкое положение мистера Торна. Дамам было бы проще говорить о своих недугах с женатым доктором, к тому же это помогало избегать соблазнов, словно, женившись, мужчина приобретает некие качества пожилой сиделки. С таким доктором легче беседовать о болях в животе или о слабости в ногах, чем с молодым холостяком. В первые годы практики в Грешемсбери отсутствие супруги заметно мешало карьере доктора Торна, но тогда его запросы не были велики, а честолюбие вполне уживалось с терпением.

Он был полон сил и надежд, понимал, что придется изо дня в день зарабатывать свой хлеб, медленно и терпеливо взращивать репутацию.

В Грешемсбери доктор Торн поселился в предоставленном старым сквайром доме, том самом, где останавливался в день совершеннолетия его внука. Деревня могла похвастаться всего двумя приличными, удобными, вместительными домами – разумеется, не считая дома пастора, важно стоявшего на собственном участке и считавшегося лучшим из всех доступных жилищ, – и доктор Торн занимал меньший из них. Оба здания размещались на повороте улицы, под прямым углом друг к другу; оба имели хорошую конюшню и обширный сад. Следует заметить, что в большем из домов жил мистер Йейтс Амблби – агент по недвижимости и адвокат.