Дол Заповедный

Уронил Васюта голову, рукой подпер, умолк, закрыл глаза.

Долго оба молчали. Потом Ждан Медведь крякнул, полез в карман портов, вынул кису, мешочек из мягкой выбеленной кожи, — бросил на стол:

— Только и всего? На!

Васюта схватил кису, развязал тонкий ременной снурок, — на стол поползли с тихим звяканьем золотые монеты. Он дико взглянул на Ждан Медведя.

— А… — еле выдавил он. — А если…

Ждан Медведь не сводил с него глаз.

— Бери, бери, — сказал, поглаживая бороду. — Спасибо потом говорить будешь. Главное — ума не теряй. Подумай про все хорошо. Где да чем промышлять станешь. Приходи завтра утром, еще побеседуем.

Васюта ссыпал монеты в кису, затянул снурок. Он словно обеспамятел. Что-то кипело в нем.

— А если… — опять начал он. Оборвал, схватил кису, засунул в карман, выбежал вон.

Ждан Медведь долго смотрел ему вслед. После беседы был он тих, молчалив. Часто задумывался. Мелькало в мыслях вновь и вновь: может, и верно рассудил Васюта. Уйти. Начать жизнь сызнова. Ведь молодым всегда что-то начать хочется. Но как? Что их там встретит? Как прилепятся они к той жизни? Как одолеют чужое, страшное? Как пройдут через него?

Он хмурился, сердился на себя за то, что недобро относился к человеку, которого выбрала себе Лебедушка. Ему хотелось понять молодых, помочь им не только казной, монетами золотыми, но и словом, советом.

Пусть быстрее наступило бы утро. Опять посмотреть в глаза Васютины, увидеть, что в них. Высказать, что думается, рассказать больше про мир, что лежит там, за лесами, за долами…

На следующее утро Васюта, однако, беседовать не пришел. И весь день его не было. Ждан Медведь ходил мрачен. К вечеру он знал: Васюта из Дола ушел, но куда, зачем?

— Тебе-то он хоть что-то сказал? — спрашивал он Лебедушку.

— Сказал, человека ему увидеть надо, вернется через неделю. Торопился очень. На рассвете ушел.

— А про монеты сказал?

— Какие монеты?

— Золотые. Приданое твое. Вчера ему дал.

— Приданое? Батюшка, родной! Спасибо!

Лебедушка прильнула к его груди, застенчиво заглянула в лицо — глаза ее были счастливы.

— Погоди, погоди… Ничего, значит, про золото не сказал?

— Нет. Сказал только, что очень ему туда нужно, и будет обратно скоро…

— Через неделю?

— Да.

— Ну хорошо, поди.

Вечером Ждан Медведь нашел Ворона и Эмета, рассказал им про то, что случилось. В сумерках они медленно шли по дороге мимо изб. Слабо светились окошки, из труб курился пахучий смоляной дымок. Раскисший снег чавкал под ногами.

— А сегодня утром он вдруг ушел, — закончил Ждан Медведь.

Помолчали.

— Тебе от того тревожно, что он ушел? — спросил Ворон.

— Да.

— А почему?

— Понимаешь, Ворон, — медленно заговорил Ждан Медведь, — вчера мы с ним добром расстались. Я ему сказал: утром приходи, вместе еще подумаем, как все решить. Дело-то важное?

— Важное.

— Вот видишь…

— Расстались-то вы добром. А каким он, Васюта, от тебя ушел? — спросил Ворон.

— На нем лица не было.

Ворон засмеялся:

— А чего другого и ждать-то было! Ты ж его обухом по голове огрел, когда, ни слова не говоря, спроста, — из кармана кису с золотишком вытащил — на, мол, бери! Для нас, дескать, это дело простое. А он-то, Васюта, он, может, это первый раз в жизни видел — монеты золотые. Вот и ошалел. Бежал без ума.

— Бежать-то бежал, а главное — зачем?

— За кем? — сказал Эмет.

— Ну? За кем? — повторил Ждан Медведь.

— Вот то и главное. Если это знать, тогда сказать можно. Но я не знаю, — Эмет покачал головой. — Это ты, Ждан Медведь, знать должен.

— Нет, ты лучше объясни нам, Медведюшко, — сказал Ворон, — что за монеты были в той кисе, что ты Васюте кинул?

— Фряжские.

— Видишь! — опять посмеялся Ворон. — Фряжские! Откуда ж они у тебя?

— Клад нашел.

— Где?

— Отсюда не видать.

— А большой?

— Нести придется — узнаешь.

— А придется?

— Поглядим.

— Теперь понятно.

— Что тебе понятно, Ворон?

— Пробу ты, Ждан Медведь, добру молодцу вчера делал, и нам сейчас пробу делаешь.

— Ну, скажи.

— Смотри, что из пробы той выйдет.

— Потому вам и говорю.

— Эмет верно сказал: за кем-то он побежал. И ты тоже верно сказал: проба.

— Проба эта на кровь пойдет.

— А как?

— У него там кто-то есть. Он с кем-то придет.

— Да, Ворон. Он придет.

— Через неделю. А может, раньше. А — зачем?

— Стыдно тебе, Ворон, прикидываться. И так все знаешь.

— Тебя пощупать?

— А то что ж? Ты ж сам сказал: раз киса есть, значит, есть что и поболе. Он это тоже сразу понял. Вот он то взять и хочет, что поболе.

— Ну-ну, Медведюшко, заварил ты кашу! Как-то ее расхлебаешь?

— Без вас никак.

— А людей с ним будет немного, — сказал Эмет. — Два-три человека. Но отчаянные.

— Почему немного? — спросил Ворон.

— Опять же Эмет верно говорит, сказал Ждан Медведь. — Чем народу меньше, тем больше доля у каждого. Васюта хорошо считает. Что делать теперь станем?

— Ты уж сам скажи, Медведюшко, что делать. Ты это все начал, ты и рассуди.

— Хорошо. Значит, будем думать так: придут всего четверо. Если их будет меньше — нам же будет лучше.

— Так, — кивнул Ворон.

— А когда придут? Ночью?

— Придут они скоро, — сказал Эмет. — Через три дня. Или через пять. Ждать надо. Они спешить будут. Но на тебя, Ждан Медведь, они ночью не станут нападать.

— Почему?

— Ночью им нельзя, — согласился Ворон.

— Ночью не станут, — повторил Эмет. — Они знают, с тобой им трудно придется. Ночью опасно. Ночью ты скрыться можешь. Тогда для них все пропало.

— Они утром налетят, — сказал Ворон. — Быстро и тихо… Чтоб незаметно.

— Ну и что? — спросил Ждан Медведь.

— Вот ты теперь, Медведюшко, опять же, и скажи — что? И что ты от нас хочешь?

— Ну, хорошо, скажу. — Ждан Медведь остановился. Эмет и Ворон придвинулись к нему. — Слушайте. Я тоже думаю — будет это дня через три или четыре, как они явятся. Наверно, утром, когда люди встали, ходят и все незаметно. Тихо постараются ко мне в избу войти, захватить врасплох. Потребуют казну. Я скажу: не здесь. Скажут: веди, показывай. Я поведу. Будут у них с собой ножи, кистени, чеканы, чтоб, если что — так тихо. Как выйду из избы — так свистну, будто лошадь подзываю. Они скажут — нет, идем пеши. Я скажу: хорошо, идем пеши.