Долгая дорога домой
Шрифт:
— Я его не убивал, слышишь, ты, курва!! Не убивал!
— Отпустите! — приказал пан Збаражский, не меняя выражения лица.
Граф оттолкнул от себя разведчика, так что, если бы не стол, тот упал бы на пол.
— Я его не убивал, — глухо повторил граф, начиная понимать, что произошло непоправимое.
— Тогда кто? — ответил пан Збаражский, приводя одежду в порядок.
— А я знаю?! Этот ублюдок торговал наркотиками! Кокаином — я у него больше килограмма в унитаз высыпал! Его любой мог грохнуть, любой! Когда я от него уходил, он был еще жив, понимаете, жив! Я
На пыльную, неприбранную поверхность стола грохнулся укороченный наган.
— Посмотрите! У меня был этот наган, я ему им пригрозил! Ткнул стволом в зубы и сказал, что вышибу мозги! Но я не стрелял — видите, все семь патронов в барабане.
— Ну… можно было и перезарядить.
— Понюхайте! Из него не стреляли лет пятьдесят!
Пан Збаражский достал из кармана пиджака платок, навернул на руку, поднес револьвер стволом к носу, понюхал…
— Действительно… курва блядна…
— Что я вам говорил!
Полковник протянул обратно револьвер владельцу.
— Заберите. Насколько я понимаю — он наградной…
— Моего прадеда…
— Тем более заберите. Итак, вы говорите, что не убивали Ковальчека?
— Матка боска, именно это я и говорю уже битых полчаса! Не убивал я его, когда я уходил — он жив был!
— Тогда кто его убил?!
— Йезус ведает! Пусть полициянты и разбираются!
Збаражский тяжело вздохнул.
— Уже разобрались… Вы знаете о том, что вы в розыске?
— То есть? В каком розыске?
— Пока — по Варшаве… Сегодня утром сторожевик [29]на вас выставили, пока — в пределах Варшавы, но так — и до общеимперского недалеко. У нас программа, она отслеживает всю информацию по лицам, сотрудничающим с вами. Мы вас ищем целый день, где вы были все это время?
— Не ваше дело… — буркнул граф.
— Не мое?! Не мое?! Вы хоть понимаете, что с меня за совершенное моим агентом убийство — могут погоны долой! Или неполное служебное — и вперед, стучит паровоз, Сибирь под колесами [30]! Какое к бисовой маме не мое?!
— Извините…
Удивительно, но графу в самом деле стало стыдно. Он был воспитан так, что одним из самых тяжких грехов в его системе моральных ориентиров считалось подвести другого человека. Тем более — полковника.
— Этим делу не поможешь… — немного успокоился Збаражский, — надо разобраться, что к чему. Рассказывайте. Все до мельчайших деталей, что вы делали в тот день. Говорите правду, может быть, мне еще удастся что-то сделать и для себя, и для вас.
— Ну… я с Еленой поссорился… узнал, что она на кокаине сидит. Потом…
— Что потом? Говорите.
— Проследил, где она берет. Оказалось — на авеню Ягеллонов. Там меня полицейский видел, штраф выписал.
— Штраф?
— Да, за неправильную парковку.
— Это худо… — сказал Збаражский, записывая в блокнот.
— Почему худо?
— Да потому! Вы знали, куда эта ваша… пошла?
— Откуда же мне знать, там домов под сотню.
— А там профессор и жил! Информация о выписанных
штрафах собирается в единой программе, чтобы потом контролировать взыскание! Из этой программы ее может выудить любой полициянт, и получится, что вы за несколько дней до убийства были у дома этого проклятого Ковальчека! И это доказано — полицейским и штрафом. Что вы там делали?! Следили, чтобы убить — вот что подумают! А я вас направил на это дело!— Но я же…
Тут до графа дошло, что Елена ему алиби не даст — хотя бы потому, что она не знала, что за ней следят. И все очень шатко.
— Пся крев…
— Вот так вот! Вы полицейского запомнили?
— Откуда… Здоровый…
— Ладно, найдем. Дальше.
— Дальше… Этот пан Ковальчек мне позвонил. Я как раз тут был, сидел… думал что делать.
— Он вам что — сюда позвонил? — изумился Збаражский.
— Ну да… — протянул граф Ежи и тут же понял, чему изумился полковник. Он так и не понял тогда — что в его состоянии вполне простительно.
В здании штаба Висленского военного округа нельзя было иметь при себе никакие сотовые телефоны. Они изымались при входе и выдавались при выходе, кроме того — здесь работали генераторы помех, делающие невозможными любые звонки. В общедоступных телефонных справочниках были телефоны только дежурной части и никаких более. Получается, что пан Ковальчек откуда-то знал номер, на который ему нужно было позвонить… а ведь он…
— Вы давали номер своего телефона очаровательной пани Елене? — угадывая мысли графа Ежи, спросил его полковник.
— Никак нет, нельзя же… Что это значит?
Полковник Збаражский снова что-то строчил в своем блокноте.
— Боюсь, что ничего хорошего. С нами играет какая-то разведка, она нашла способ подставить вас, да и меня заодно вместе с вами. Хорошо, сначала разберемся, что тогда произошло. Он вам позвонил — и?
Какая — не составляет труда догадаться. Та самая, которая и леди Алисию Гисборн сюда заслала.
— Пригласил на какое-то сборище. В университет.
— Как пригласил?
— Обычно. Сказал, что Елена там будет.
— То есть он знал, что у вас проблемы.
— Да… наверное.
— Хорошо, дальше.
— Дальше я пошел. Мы встретились перед университетом, Ковальчек сказал, что нас пропустят только вдвоем.
— А заодно — перед университетом работают камеры уличного наблюдения, — добавил полковник, — а вот на самой территории их нет ни одной. И вас, получается, они запечатлели. Продолжайте, продолжайте.
— Ну… мы вошли в здание.
— Минутку. В какое время это было?
— Между девятнадцатью и двадцатью часами, ближе к девятнадцати.
— Точнее не помните?
— Нет.
— Хорошо, дальше.
— Дальше мы пришли на факультет. Химии, там комната побольше, там и собрались. Человек двадцать, в основном паненки. И Елена там была.
— Как вас представили?
— Просто — как Ежи. Профессор сказал.
— Дальше.
— Дальше лекторша какая-то появилась. Не сразу, Ковальчек ей звонил, потом она пришла. Какая-то пани Алисия Гисборн.