Долгий путь домой (Крысёныш -1)

– Давай, писай, чего ждёшь.

Одной рукой я держался за девочку, другой старался нащупать свой писюн. Руки дрожали, и у меня плохо получалось.

– Ох уж эти мальчишки! – воскликнула Марийка, помогая мне направить струйку в нужное место.

– Да не стесняйся ты, я за всеми мальчиками ухаживаю. Многих мы с дедушкой выходили, думаешь, ты первый? Ещё хуже были, только обмороженных не было. Ты первый.

Сделав, наконец, свои дела, я замычал, показывая, что мне надо умыться.

Марийка подвела меня к умывальнику, сама умыла меня и вытерла сомнительного вида полотенцем.

– Пошли, уложу, а то простынешь.

Девочка отвела меня назад, принялась за прерванное дело.

– Ложкой кушать сможешь?

Я попробовал пошевелить челюстью. Получилось, хотя ещё было больно.

– Ну, вот и хорошо. Сам, или покормить тебя? – я кивнул. Девочка рассмеялась, налила тарелку супа, судя по запаху, рыбного и подошла ко мне. Помогла мне сесть и стала кормить с ложечки. Получалось плохо. Я попробовал взять ложку в руку, но пальцы не слушались, ложка выворачивалась. Тогда я зажал её в кулаке, как это делают малыши, и уже уверенней стал кушать, несмотря на боль в челюстях.

Наевшись, я почувствовал тепло, опять потянуло в сон.

– Умница, - сказала Марийка, - поспи.

И я быстро заснул.

Проснулся от разговоров. Говорили дед с внучкой. Увидев, что я зашевелился, они умолкли.

– О, проснулся, - обрадовалась Марийка.

Дед взял табурет, поставил возле моей кровати, и грузно опустился на него.

– Что скажешь, Снегурок? Тебя как звать?

– Ники... – сумел выдавить я, не сумев досказать «та»

– Ники, значит. Ну, пусть будет Ники. Как ты оказался в таком виде, я спрашивать не буду, если вспомнишь, сам расскажешь, не вспомнишь, так не вспомнишь, – он погладил меня по голове, рассматривая моё лицо.

– Видишь, Марийка, какие следы оставляет мороз?

Марийка подошла и ойкнула: - это пройдёт? Такой красивый мальчик, и такие шрамы.

– Это не шрамы, это кожа сходит. Почернеет, и сойдёт, то же и по рукам – ногам.

Дед достал из-под одеяла мою руку, и я увидел, как скукожилась на ней кожа, уже почти чёрная.

– Страх какой, - протянула Марийка.

– Вот он вчера и кричал, и плакал. Больно это очень.

Так я остался у деда Артёма. Марийка ухаживала за мной, пока я не стал вставать, давно высохли мои вещички, но меня никуда не выпускали, потому что тёплых вещей моего размера не было.

Марийка развлекала меня, когда управлялась по дому. Или хижине. Где этот дом находился, я не имел понятия: ни окон, ни щелей не было, комната освещалась ярким светодиодным светильником, или, ночью, огнём из печурки. Дед где-то добывал дрова и уголь, топил на ночь печь, тогда было совсем уютно по-домашнему.

Мы играли с Марийкой на кровати. Она где-то раздобыла игрушечную машинку, и мы увлечённо, катали её по складкам одеяла.

Я почти выздоровел, чёрные струпья на руках и ногах высыхали и отваливались. На лице, и особенно, на ушах, была такая же картина. Я не видел, но Марийка смеялась, глядя на моё лицо.

Я уже знал, что Артём Иванович Снегирёв, бывший штурман Императорского флота, бывший нынче на пенсии, жил здесь один с Марийкой.

Некогда бравый офицер Императорского флота имел хорошую квартиру в неплохом районе, семью, двоих сыновей и дочь, но состарился и вышел на пенсию.

Пенсия оказалась маленькой, папа оказался не нужен семье, и он постепенно перебрался в эту халупу без окошек.

Марийка была приёмной внучкой, дед Артём тоже подобрал её на улице, вернее, на помойке, где она жила, как бездомная кошка, в выброшенном домике для животных.

Когда я спросил, где его настоящие внуки, дед только хмыкал: - Кто же их знает, внучек. Я думаю, родителей своих они так же отблагодарят, как и те меня. Японцы всегда насаживали уважение к старшим, но никогда не навязывали. Хотят русские свиньи так жить, пусть живут.

Потихоньку я вытянул из деда сведения о своём местопребывании.

Как ни странно, я находился в городе Владивосток, только страна называлась Япония.

Почему? А кто его знает. Проиграли мы войну, вот и отошёл Дальний Восток России к Японии. Русских много здесь живёт. Живут неплохо, но не все. Законов для русских почти нет, как хотят, так и живут.

– Я вот живу, - говорил дед Артём, - получаю пенсию от правительства, помогаю бездомным детям.

– Откуда дети бездомные? – удивился я.

– Ты откуда?

– Я не помню.

– Ты помнишь, но не хочешь говорить. Так и другие.

Ответить мне было нечего, потому что я сам не понимал, кто я и почему здесь.

Сегодня у деда Артёма была пенсия. Он надел штурманскую чёрную форму с золотыми галунами, чёрную шинель, тоже обшитую по рукавам галунами, надел фуражку с золотым крабом, посмотрелся в крохотное зеркало, и, велев нам вести себя хорошо, отправился в город.

Мы с Марийкой забрались на кровать с ногами, стали играть с машинкой.

Неожиданно дверь открылась, и комнату стали заполнять ребята нашего с Марийкой возраста.

Марийка вскочила с кровати и заслонила меня собой. Я же сидел на кровати, с любопытством разглядывая посетителей.

– Дай посмотреть на Крысёныша, не заслоняй! – крикнул мальчишка, который стоял ближе всех.

– Не трогайте его, он ещё болен! – пискнула Марийка. Я зашевелился, сполз с кровати и отодвинул Марийку.

Ребята, молча, рассматривали мои ноги, руки и лицо, покрытые чёрными струпьями.

– Он не заразный? – подозрительно спросил мальчик.

– Он обмороженный, - ответила Марийка, - ещё очень слаб. Даже не помнит, откуда он.

– Может, пора уже учить?

– Какое учить, я его ещё писить вожу, - Это она обманывает, конечно, но я, правда, ещё хожу, держась за стенку.

– Как звать тебя? – сурово спросил меня мальчик, по-видимому, вожак местных мальчишек.

– Ники, - просипел я.

– Ники, - повторил мальчик, - меня Стас зовут. С остальными познакомишься потом. Скорее выздоравливай. Что это у тебя отваливается?

– Ты ни разу не обмораживался? – спросила Марийка. Стас отрицательно покачал головой. – Это обмороженная шкура отмирает, как от ожога.

– Как от ожога? больно, наверно?

– Знаешь, как он кричал, когда дедушка его выхаживал? Просто жуть!

– Я слышал, - сказал один из мальчишек, - я думал, кого-то режут.

– Ладно, - сказал Стас, посмотрели, и хватит, пусть выздоравливает. Марийка, расскажи ему наши порядки.