Долгий путь к себе
Шрифт:
Пани Ирена тотчас велела кучеру остановиться. Женщины вышли из колымаги и смотрели, как полощется в теплых струях земляного духа самая счастливая птаха на свете. Пробужденный весной жаворонок поднимает со сна долы и низины, а встрепенувшиеся люди, заслышав его, покидают хаты свои, чтобы поймать в небе песенку.
К сроку жаворонок позвенел, двинулись в душе Степаниды токи страстей человеческих. Однажды перед сном рассказала она пани Ирене горькую повесть своей жизни. Рассказала и заснула, как ребенок, посапывая и все вздыхая, вздыхая…
Стало им в дороге легче.
Дважды путешественницы видели на обочине перевернутые кареты, одна из них была обгорелая. В хорошем богатом селе с тремя храмами едва объехали кипящую толпу народа. В другом селе среди бела дня колокол ударил по-набатному, хотя пожара не было. Попадались им на дороге какие-то люди: по двое, по трое и помногу. На кибитку они смотрели так, словно прикидывали в уме нечто. Один мужик, встретившись глазами с пани Иреной, глаз не отвел, осклабился непочтительно. Шапок никто не ломал перед панской колымагой. Тревога заползала в сердце пани Ирены, большая тревога. И уже благодарила себя и Бога, что не погнала прочь Степаниду, смотрела теперь на девку, как на охранную грамоту.
Корчма под Немировом была просторная, безлюдная. К женщинам вышла хозяйка и подала гороховую похлебку.
Степанида, покрестившись на икону, принялась за еду, Пани Ирена и одной ложки не осилила. Она сидела, опершись спиной на побеленную стену, и из-под ресниц смотрела, как уплетает Степанида мерзкое варево. Неодолимая ненависть спазмой сжимала горло пани Ирене.
— Хватит жрать! — закричала она, толкнув от себя свою глиняную чашку.
Зеленоватая жижа похлебки колыхнулась, потекла на белый, выскобленный ножом стол.
Степанида положила ложку, посмотрела на пани без удивления, но и без страха. В ее глазах не было осуждения, и гнева не было.
— Степанида! Степанида! — шептала пани Ирена звеняще, перегибаясь через стол. — Я тебя из каменного мешка достала, от смерти увезла. Я тебя кормлю и пою. Храп твой по ночам, плач и стоны — терплю. Но ведь и ты должна хоть что-то для меня сделать!
— Чем же я помочь-то тебе могу? — пошевелила Степанида синими малокровными губами.
— Скажи мне всю правду про письма, какие ты носила по Лубянщине.
— Что же сказать-то?
— Правду! Есть ли в них сила?
Степанида улыбнулась.
«Какая тупая, идиотская морда!» — У пани Ирены голова закружилась, так ей захотелось ударить девку.
— Про какую правду-то спрашиваете?
— Не прикидывайся дурой! — снова закричала пани Ирена вне себя. — Не скажешь, сама я из тебя признание клещами вытяну! Вот придут мои гайдуки, так и распластаю на этой лавке. Смотри, девка, я тебе не Вишневецкий.
Степанида взяла ложку и принялась хлебать гороховую мазню.
— Я пуганая, — сказала она, откусывая хлеб.
Степанида доела похлебку, чашку вытерла кусочком хлеба, кусочек съела.
— Мужики идут, — сказала она, поглядев в оконце.
Толпой ввалились в корчму возбужденные
крестьяне. Перекрикивая друг друга, толкались и ругались, но хозяйка корчмы не сробела. Принесла ведро вина. Мужики заняли свободные столы, принялись пить и драть глотки, споря о чем-то бестолково, но страстно.Пани Ирена прислушалась, и смелые глаза ее стали тихими, притулились на краешке стола.
«Где же гайдуки мои? — искала пани Ирена опоры и тут же пугалась еще больше. — А может, к лучшему, что гайдуки не показываются?»
— Спалить их всех разом! — кричал крошечный мужичонка, потрясая над головой жилистым кулачком.
— Запалить легко — потушить трудно! — возражал ему басом детина с тугой, как бочка, грудью. — Весь город погорит из-за лихоимцев. Хороших людей пожжем.
— Хмеля надо ждать! Хмеля! — хором кричали мужики.
— Чего ждать?! Самим начинать надо! Тогда и Хмель поторопится до нас!
Пани Ирена поглядела на Степаниду и словно оступилась в котел с кипятком. С интересом глядела Степанида на пани.
«А ну как она-то меня и распластает на лавке? — покрываясь мурашками, подумала пани Ирена. — Что ей стоит сказать мужикам: «Возьмите эту и сделайте с ней то, что она со мной хотела сделать!»
— Письмо читай! — закричали братья-близнецы мужику-бочке.
— Чужие меж нами, — возразил мужик и поглядел на пани.
Словно свинцовый ледяной шарик упал из гортани в живот. Пани Ирена заставила себя встать, но уже в следующее мгновение щеки ее пылали и глаза искали глаза.
— Я — украинка! — крикнула пани Ирена. — Я жду Хмельницкого, может, больше вашего. Для святого дела, для святой свободы я ни казны своей, ни жизни самой не пожалею. Вот мой вклад, чтоб можно было купить доброе оружие! Да проколет оно панцири, да достанет и уязвит черные сердца!
Пани Ирена сорвала с шеи золотой крестик на золотой цепочке, подошла к столу, поцеловала крестик и бережно, двумя руками положила на пустое блюдо.
Мужики за какую-то минуту успели отупеть, опамятоваться, удивиться и наконец заробеть.
— Прочитайте письмо Хмельницкого! — отдала приказ пани Ирена.
И мужик-бочка покорно прочитал письмо, а пани Ирена, оглушенная током крови по жилам, все слова пропустила мимо ушей и перевела дух лишь в самом конце.
— «Соединимся, братья! Восстанем за церковь и веру православную, истребим ересь и напасти, восстановим золотую свободу и будем единодушны!»
— За победу! — воскликнула звонко и молодо пани Ирена. — Хозяйка! Ведро вина!
Вино и гайдуки появились одновременно.
Пани Ирена одной рукой сунула хозяйке деньги, а другой махнула на гайдуков:
— Закладывайте лошадей!
И пошла прочь из корчмы.
— Пообедать бы! — недовольно забурчал кучер.
— Гони, пока живы! — цыкнула на него пани Ирена, дрожащей рукой отворяя дверь колымаги. — Гони!
И, только въезжая в Немиров, поняла, что забыла в корчме Степаниду.
С веток черного, набухшего от весенней влаги дерева падали в черную неподвижную воду крепостного рва шепелявые капли.