Долгий путь в никуда

Бутылок пустых в это позднеосеннее время года стало меньше, алкаши переместились из подворотен, парков и лавочек в уютное тепло алкопритонов.

Не теряя надежды, мы бодрым шагом спешащих на смену рабочих пошли к кинотеатру "Юность" – ещё один монумент сталинской эпохи. Большой, просторный, украшенный лепниной и статуями героев труда с лицами устремлённого в будущее комсомола, но неуклюжий кинотеатр страдал недостатком окон и старческой дряхлостью: штукатурка с его боков обваливалась после каждой зимы, несмотря на косметические усилия ленивых ремонтников. Коричнево-бежевая оболочка стен скрывала начинку из трёх залов – красного, синего и малого зелёного. Мои внутренности и желудок, как второй мозг, работающий на эмоциях, а не на фактах, изнывали от томного предвкушения праздника. Но ему пришлось повременить: как только мы вывернули из-за угла на нашу улицу, то столкнулись нос к носу с компашкой пацанов младше нас по возрасту. Чужих! Прям сегодня день сбора урожая какой-то.

Я их знал, естественно, тоже по школе. Учились они на класс ниже и считались хулиганами, мелкими подонками и жестокими говнюками. Мне же о них довелось узнать три недели назад, когда они вот так же, как сегодня, забрели в наши владения. Тогда я гулял один: выгуливал свою собачку Зину. Мама купила в позапрошлом году маленькую собачку, похожую на левретку, но беспородную сердитую трусиху, которую я и моя мама очень любили. Я вышел из подъезда (собачка на поводке), и, сделав несколько шагов, очутился на лужайке: тут-то они ко мне и подкатили. Та же компания, что и сегодня – рыжий (по фамилии Крещёный: мне он почему-то напоминал опарыша, весь такой рябой, непромытый, неряшливый); блондин, почти альбинос, вечно улыбающийся придурок; крепко сбитый, кудрявый (имени его я не знал, назвал про себя – Плотный); и самый мелкий с вздёрнутым носом. Меня окружили, чего-то кричали, кружились, в общем, веселились. Не испугали, а разозлили. Ближе всех стоял альбинос, его-то я и прихватил.

– Вы охерели, гомики! По е*алу настучать?

Они в смех. До сих пор не пойму, что их так развеселило. Я держу альбиноса за шкирман (поводок натягивается на запястье, Зинуся суетиться под ногами – неудобно, блин), он – меня, и его дружки встали вокруг. Это была наглость: они младше, не на своей территории, а значит, прямо-таки напрашивались на шиздюли.

– В рожу захотелось получить? Втащить тебе, а? – продолжал выспрашивать, давить словами я

– Ну? – сказал он мне, так с вызовом бросил своё ехидное «ну». Ах ты, я сразу успокаиваюсь и с таким ледяным спокойствием говорю:

– Дай-ка я сейчас собачку домой отведу и продолжим.

Альбинос, почуяв, как он думал, свою силу через мою слабость (а привязанность к маленькому, беззащитному четвероногому существу-другу для них слабость), отрицательно помотал стриженной головой и перестал улыбаться. В моём мозгу лопнула красная мина и я, не думая, сорвался в махач. Поводок я отпустил, и руки мои стали крыльями мельницы. Альбиносу я точно разок засветил, остальным не знаю. Удивительно, но вот моя ярость снова у них вызвала приступ клоунского веселья. Разбежаться-то они разбежались и закружились по кругу, но их Плотный заорал:

– Держи шавку, лови её!

Такая шуточка, понятая его идиотами дружками буквально. Они хотели схватить Зинуську и утащить от меня. Бог их знает, что бы они сделали, если бы им удалось мою собачку поймать. Вполне могли с ней сыграть в живодёрню. Вот тут я струхнул не на шутку. Раскинув руки, загородил мою собачку, ударил ботинком по руке, потянувшейся к лежащему на земле поводку, схватил Зинуську под мышку и заставил придурков убраться. Хохотать они так и не перестали, и мне пришлось ещё несколько секунд наслаждаться их кладбищенско-шапитошным карканьем и моим заячьим сердцебиением.

Сегодня мы встретились снова. Нет, и раньше я их, а они меня видели в коридорах школы. Просто школа и улица совершенно два разных мира со своими правилами поведения. Например, если в школе я выживал, держал оборону, то на улице с теми же самыми ребятами из элиты нашего класса я общался на равных… ну почти на равных. То, что было в школе, меркло вне её стен, теряло часть своей актуальности и, наоборот, то, что происходило на улице, в коридорах школы отходило на второй план и казалось произошедшим давным-давно и не с тобой. Может быть потому, что в школе мы были вынуждены носить форму и разительно отличались от себя самих вне её стен? Не те персонажи и с другой историей. А? Из сна в сон. И всегда в кошмар. Малолетние оборотни. Загрызут и имени не спросят.

Мы сцапали этих клоунов. Да они и не пытались бежать. Отвели их к котельной. Месть? Всё же они здорово меня тогда достали, когда попёрли на Зинуську. Нет. Ни бить, ни опускать их мне не хотелось. Желающие оторваться на шкурах клоунов у нас в компании и так найдутся.

Их поставили в линию у стеночки. Бразды правления принял Дима. Он и начал их обучать, подавать пример брату и нам, как следовало с пленными поступать. Они сегодня не смеялись. Настроение что ли плохое? Хе.

– Чё вылупился? Карманы выворачивай. – Дима лютовал. Он пошёл напролом и привязался к Плотному, правильно определив его за их лидера. Молодец, не ошибся.

Плотный замешкался и получил в зубы. Димон ударил без замаха, чтобы поторопить, а не вырубить. На клоунов сразу надвинулись остальные. Запахло массовыми люлями. И Плотный, не будь дурак, вывернул карманы куртки. Пусто. Крошки-бумажки.

– Теперь штаны. – Дима отвесил фофан ему по лбу.

Долгожданная добыча – пара пятачков, серебристый, совсем новенький гривенник и пятьдесят копеек одной монетой. На билеты для всех не хватит, но есть ещё и другие.

Башковитый и Еврей набросились на рыжего Опарыша. Квадрат и мой друг Антон Шавырин (он тоже в тот раз был с нами, хотя обычно предпочитал держаться от таких дел в стороне) выкрутили руки моему альбиносику. Елисею достался курносый панк. Накидали им тумаков с влажным гарниром. Урыли и выпотрошили из них все деньги. Набралось аж рубль тридцать. Пожелав им – клоунам, питаться одним говном, на прощанье каждому пробили в душу и отпустили. Вы не поверите, но эти черти, отбежав метров пятьдесят, взялись за старое. Запрыгав горными козлами, стали орать и ржать. Пихались, что-то кричали (не нам, а так, сами себе), будто совсем и не расстроены были таким грубым обувалом с люлями. Мороз по коже от таких подонков. Ничего не заставит их расстроиться, пойти на попятный, остановиться. Лучше в их потные крысиные лапки к ним не попадаться. Я это приметил, так как ждал чего-то подобного. Остальные наши послали их дружно в мужзду и перешли к дележу.

Да, братцы, скажу я вам: деньги портят людей. Начинающие жить так же падки на эти символы современного мира, как и взрослые. На моё предложение поделить всё поровну, пацаны дружненько ответили отказом:

– С хрена ли? – Дима сердито зыркнул на меня. – Всё что моё – моё.

– Так мы же вместе хотели в кино сходить, – наивно напомнил я. Эх, даже стыдно вспомнить. Детская непосредственность. Пора бы и повзрослеть, Дима.

– Ну, я и схожу с Еликом, а ты, как хочешь. – Намёк прозрачен: с братом делиться не в падлу, а со мной – "С хрена ли?".

Квадрат кинул Антона. Зажал в кулачке двенадцать копеек и не захотел отдать долю напарнику, который держал руки белобрысому клоуну, пока Квадрат по карманам шарил.

– Пошёл ты! – разорялся Квадрат.

– Млять. Отдай!

– Отсоси, дипораст.

Антон зашёл со спины. Драки не вышло, получилась борьба стоя. Антон взял тощую шею Квадрата на стальной захват. Неприятная штука: у Антона были сильные руки выходца из деревни, правда, во втором поколении выходца, что несколько уменьшало силу мускульного воздействия плохо тренированного полевыми работами тела. К счастью, оставалась у моего друга широкая крестьянская кость, доставшаяся ему от мамки, а значит, Квадрату пришлось не сладко. Мало. Я болел за Антона и знал, что тому надо было меньше суетиться, а просто дать Квадрату хорошенько в нюх, чтобы из его слабой сопелки хлынули не только зелёные сопли, но и показались бы косички красных ручьев. Упустил друг своё счастье – упрямый Квадрат не сдался. Пришлось Антону уступить. Он вышел из короткой потасовки победителем, но денег так и не получил, а всё потому, что проявил недостаточную твёрдость и излишнюю терпимость.

Стальной зажим разжался, Квадрат отскочил к трубам, матерно залаял, а Антон махнул на него рукой и подошёл ко мне. Остались пять счастливчиков с деньгами и двое – нищих и неловких. Никто из этих рыл ни за чтобы не поделился с нами. Не Еврей же расщедрился бы или то же довольный Елик.

Компания разделилась на хозяев жизни с деньгами – власть имущих и неудачников – нас. Пятёрка «буржуа на день» пошла в "Юность", а мы с Антоном отправились на стеклянную охоту – за бутылками. На душе было паршивенько, как после осеннего дождика, промочившего и простудившего: только болело не горло, а душа.