Долго, счастливо

И я лечу. Долго выписываю восьмерки, а потом направляю метлу в пике, страстно желая только одного: закончить это все одним ударом.

Третий курс настолько выводит меня из себя, что я беру свитки с собой и возвращаюсь домой, хотя намеревался вернуться только утром. Когда я не нахожу сначала тебя, а потом и метлу у меня остается только одно желание - поймать тебя и задать трепку:

– Поттер!
– тебя едва видно сквозь дождь, но мой голос должен достичь тебя, достаточно усиленный магией.
– Не смей!..

...и я торможу. Торможу о землю, проезжаясь по ней рукой, но я не чувствую боли. Скорее всего, вместе с рукавом мантии содрало и кожу, но я не чувствую, потому что я просто поражен тем, насколько вовремя ты появился. Я кубарем скатываюсь с метлы, падающей на землю, и прикрываю глаза. Мокрый насквозь, я не вижу ничего сквозь запотевшие очки, и мне даже хорошо: ведь я наконец-то дорвался до хоть сколько-нибудь стоящего наказания.

– Метлу получишь не раньше, чем срастется рука. Не двигайся, - я зол и больше всего сейчас хочу оставить тебя здесь, но это вряд ли чему-нибудь тебя научит, поэтому я начинаю обрабатывать твою руку, фиксируя ее и помогая тебе подняться.

Я смотрю на тебя и молча киваю. Эта боль восхитительна. Она так сильна, что затмевает все, что я когда-либо чувствовал, и заставляет меня балансировать на краю сознания, чтобы не упасть в обморок. На открытые переломы лучше не смотреть, а я - гляжу...

Я раздраженно довожу тебя до дома и сажаю на диван:

– Поттер...
– я знаю, что так нельзя, но все же даю тебе пощечину, и только после этого иду за медикаментами и зельями.

А я сижу и медитирую на свою сломанную руку, даже не пытаясь убаюкать боль. У меня отнялся голос, наверное, потому что иначе я бы кричал и выл, так резко разливается и переливается она по моему телу. Но мне легче. Еще немножечко легче, еще чуть-чуть, капельку, совсем ничтожно, но становится все переносимее все то плохое, что заставляет меня рыдать по ночам.

Когда я заканчиваю обрабатывать твою руку и вливаю в тебя несколько зелий, то удаляюсь в кабинет. У меня достаточно работы, чтобы не видеть тебя несколько часов, тем более, что я не хочу не только тебя видеть, но даже разговаривать.

А я продолжаю сидеть на диване, укутавшись в плед и выставив оттуда только руку в гипсе. Мне нужно обдумать многое, прежде чем я пойму, почему ты на меня злишься. Мне по-прежнему плохо, разве только груз на душе уменьшил свой вес, а так...

В итоге мы встречаемся только в постели, когда я молча прижимаюсь к тебе, как и каждую ночь.

Твоя выдержка начинает меня удивлять, но не успокаивает злость, которую ты упорно игнорируешь. С твоего глупого поступка прошло уже три дня и рука почти срослась, но я продолжаю упорно молчать и избегать совместного пребывания в одной комнате.

Я готовлю тебе есть и оставляю еду на кухне, предусмотрительно выбрасывая свои «порции» подальше. Я не ем все это время и только пытаюсь замедлить ход заращивания руки. Я недостаточно много терплю боли, и эта мысль заставляет меня иногда уединяться в ванной. Нет, ничего особенно плохого я не делаю, и даже не самоудовлетворяюсь: я просто оставляю маленькие, едва заметные порезы бритвой у себя на внутренней стороне бедер. Кожа там особенно нежная и чувствительная, и тройные порезы с цепочками капель крови потом долго саднят, до тех пор, пока я не останавливаю кровотечение и не дезинфицирую их спиртом. Мне нужно еще совсем немного времени, чтобы набраться сил и подойти к тебе первым, а пока...

Тянется уже четвертый день этого молчаливого противостояния, и я начинаю обращать внимание на то, что лечение идет слишком медленно и поэтому начинаю присматриваться к твоему поведению.

Я не ем уже пятый день. После трех суток становится легче, и я уже даже не замечаю, как меня шатает - единственной целью становится дожить до вечера, когда можно взять в руки бритву и сделать себе еще пару порезов, посмотреть на кровь и собрать ее на кончиках пальцев. Слизнуть и терпеть блаженную, благодатную боль, которая выплескивает то, что так и сидит у меня внутри тугим неразматывающимся клубком.

– И что ты делаешь?
– я стою в дверях, поймав тебя на том, как ты пытаешься избавиться от еды.
– Поставь на стол и садись есть.

– Я не голоден.

– Ешь, я сказал, - я сажусь напротив и складываю руки на груди.

– Не буду.

– Мне тебя кормить?

– Я не буду в любом случае.

Я раздраженно поднимаюсь и сажусь рядом, хватая вилку и ловя тебя за здоровую руку:

– Ешь...

А я смотрю на тебя и сам не понимаю, отчего вдруг на глаза наворачиваются слезы. Я правда не хочу есть, но то, что ты ко мне прикоснулся, неожиданно делает все намного сложнее. Иметь целью заморить себя до смерти голодом и болью было бы неплохо и даже достижимо, если бы рядом не было тебя, и я обессиленно утыкаюсь носом тебе в грудь и плачу. Слезы не приносят мне облегчения, но я признаюсь тебе в своей слабости. Ведь это уже что-то, правда?

– Ребенок...
– я устало прикрываю глаза и прижимаю тебя к себе. Злость медленно переплавляется в усталость и некое снисхождение, как если бы тебе и впрямь было года три.
– Если сам не понимаешь, говорю прямо - если что-то тебе не дает покоя, ты должен говорить мне об этом. Понял?

– Понял...
– шепчу я и хватаюсь за тебя одной рукой, страстно желая успокоения.

– Сейчас поешь и будешь отдыхать, это ты понял?

– Понял...
– повторяю я и прикрываю глаза. Я почему-то смертельно устал, но я не знаю, почему - может, из-за обезвоживания или сознательного голода?

– Молодец, - я поглаживаю тебя по плечам и все же сажаю к себке на колени, давая ухватиться за себя и вновь берясь за вилку.

Я прислоняюсь к тебе и баюкаю руку, которая внезапно перестает болеть. Хотя, может, она и болит, но я уже этого вообще не замечаю? Наверное, притерпелся.

– Давай,- мне удается тебя накормить, и это уже прогресс. Теперь нужно зелье, но тебя опасно спускать с рук, поэтому я медлю и просто прижимаю тебя к себе.

Я чувствую твою медлительность. Тебе надоело возиться со мной? Это правильно. Я недостоин твоего внимания, тем более такого...

– Прости...

– Не прощу. Пока не прекратишь это делать, - я прикрываю глаза и откидываюсь на спинку стула.
– Мы с тобой через это пройдем, и только попробуй мне еще что-нибудь с собой сделать. Вдвоем справимся.

– Северус, мне это необходимо, - я пытаюсь объяснить, но получается как-то плохо, и сил больше ни на что нет. Меня, если честно, выворачивает наизнанку от еды, но я знаю, что это - необходимо, и молчу в тряпочку. Тебе редко хочется противостоять, тем более мне и тем более в таком состоянии.

– Тебе необходимо принять то, что ты сделал и понять, что иного выхода не было - принять себя. И свою невиновность, - я прижимаюсь губами к твоему виску.
– И я буду раз за разом повторять тебе это, пока ты не поверишь и не примешь. Без самоистязаний и без попыток подавить чувство вины. Просто как истину. Так, как это нужно принять.