Долгое дело
Шрифт:
– Здравствуйте, Александр Иванович. А мы к вам с обыском...
– Ищите, - с готовностью отозвался комендант, отходя в глубину комнаты.
– А где все лежит? - весело спросил Рябинин.
– Вон там, в ящичке.
Рябинин и Петельников переглянулись, ошарашенные признанием. Вместо обыска - добровольная выдача. За один день размышлений найти соучастника и все ценности... Так не бывает. Нет, так бывает только в легких детективных романах. Нет, в детективных романах так не бывает - там закрутили бы. Так бывает лишь в жизни.
– Молодец, - тихо похвалил Петельников.
– На моем месте ты бы догадался раньше...
Ящик
Рябинин считал деньги, разглядывал пробы, определял названия посуды и драгоценностей, писал в протоколе до онемения - и все это время не спускал края своего взгляда с коменданта.
Александр Иванович сидел на задрипанном диванчике и вроде бы не очень интересовался происходящим. Но Рябинина занимало не это - занимало лицо коменданта, на которое легло, как пало с небес, странное выражение, не поддающееся названию. На работе он ходил с другим лицом, словно заштукатуренным его родными известками и цементами. Но почему Рябинин сравнил его с небесами - пало с небес? На нем блаженство, небесное блаженство человека, порвавшего с земными делами. С чего это?
Составление протокола кончилось. Рябинин вспотел от горы написанных им бумаг. Теперь бы отдохнуть, но они решили немедленно приступить к допросу. Проводив понятых и участкового инспектора, Рябинин устало сказал:
– Садитесь, Александр Иванович, к столу...
Круглый шаткий стол посреди комнаты под синтетической скатертью, похожей на клеенку. На тумбочке телевизор старой марки. Заезженная кушетка. Полочка с книгами - одни мемуары да технические справочники.
– Ты глянь на кухню, - перехватил Петельников его взгляд, а может быть, и мысль.
Рябинин пошел быстро, снедаемый любопытством...
Может быть, на кухне была и плита, и раковина, и посуда. Он их не увидел, поразившись не ожидаемой тут картиной. Ему показалось, что он шагнул в нутро гигантского телевизора. Десятиметровая комната имела только пол и кусок потолка - все остальные поверхности были заняты металлом, имеющим самые невероятные формы. На полках, на стеллажах, на крюках, на каких-то рамах висели и лежали моторы и моторчики, гайки и болтики, цепи и шланги, сверла и зубила... Была раковина, к которой примазался столик с чайником и алюминиевой кастрюлей.
Рябинин вернулся в комнату и глянул на Александра Ивановича, словно увидел его впервые, словно не встречал его много лет в коридорах и не видел у себя в кабинете. Кем он его считал? Человеком, который собственноручно красит нитяные носки. Человеком, который не живет, а присутствует на нескончаемых похоронах. А он оказался соучастником крупной преступницы. А он оказался не просто умельцем, а механиком по призванию. Рябинин спрашивал его о смысле жизни... Там его смысл жизни, на кухне.
Теперь комендант сидел за столом, но все с тем же легким и отрешенным от земных дел лицом. Рябинин разложил протокол допроса и начал переписывать сведения с паспорта.
– Вам пятьдесят пять лет?
– Нет, пятьдесят три.
– Но по паспорту пятьдесят пять...
– Моя рожа в милиции не понравилась, вот они два года и добавили.
Рябинин не стал узнавать подробности, сразу поверив, что его "рожа" могла не понравиться, - были
вопросы интересней.– Какое у вас образование?
– В размере десяти классов.
И промелькнуло, исчезая...
...Глупец не может быть образован, он бывает только грамотен...
Лицо коменданта было так благожелательно и так сияло готовностью к ответам, что, отбросив все следственные приемы, Рябинин сказал:
– Александр Иванович, сарай вы подожгли?
– Я.
– Цистерну вы?
– Она дала склянку, а я плюханул.
– Часы вы остановили?
– Я.
– Фальшивый перстень с бриллиантом вы сделали?
– Я.
– Ко мне на квартиру вы приходили?
– Книжек у вас много, как у меня железок.
– Почему у нее спичка ходила?
– Я в спиченку иголочку, а в ее рукав магнитик.
– А ожог?
– Она какой-то дрянью мазала.
– Ну а чему вы радуетесь? - все-таки не выдержал Рябинин: ведь там, в коридорах своего здания, комендант ни разу не улыбнулся.
Александр Иванович помолчал, не подозревая, что радуется. Его мелкое лицо на эту минуту задумчивости сделалось как-то еще меньше, словно ушло вглубь.
– А стало легше.
– Почему?
– Чаша терпения перелилась через край.
– Нельзя ли яснее?
– Видите, я дышу. Мне теперь беззаботно. А до вас-то вздохну и оглянусь. Теперь я свободный.
Рябинин посмотрел на инспектора - понимает ли тот? Инспектор посмотрел на Рябинина - понимает ли тот? Человек, которого ждал арест, говорил о своем освобождении. Да он сумасшедший. Или они чего-то не знают...
– Александр Иванович, вы имеете в виду освобождение от денег и золота? - спросил Рябинин.
– Я не какой-нибудь зеленый отщепенец.
– То есть? - не понял инспектор.
– Золота и бриллиантов не уважаю.
– Почему ж? - недоверчиво усмехнулся инспектор, поглядывая на темное, давно не чищенное серебро.
– А есть жизненный пример. Бывал я завхозом в экспедиции, и кантовался там один буровик курчавый. Спросишь его, сколько время, а он рубаху распахнет, где у него на цепочке золотые часы старинной работы. Одну крышечку откроет, вторую... Ему говорили, дураку: отдай, мол, часы на хранение начальнику в сейф. Ухмылялся. Ну, пошел в кино и не пришел. В кустах нашли с пробитой головой и без часов. С тех пор я к золоту ни-ни.
Говорил он легко, без понуканий, словно сидел не на допросе, а с друзьями, зашедшими на ночь глядя.
– Кому принадлежат эти ценности? - официально спросил Петельников.
– Ей, Адели.
– Почему они у вас?
– Она так порешила.
– Что значит она?.. А вы?
– Мое дело подневольное.
– Как это подневольное? - удивился Рябинин, опередив удивление инспектора.
– Это будет неинтересный разговор, - впервые нахмурился комендант.
– Александр Иванович, мы и пришли для неинтересного разговора.
– Вы ее любите, что ли? - спросил инспектор, подвергнув этим "что ли" сомнению такую любовь.
Комендант пошевелил губами и сморщился, будто разжевал горсть клюквы.
– Она вас любит? - переменил вопрос инспектор.
– Она себя-то любит раз в месяц - тридцать второго числа.
– Где и как вы познакомились? - решил начать по порядку Рябинин.
– Познакомились в силу известной тесноты мира.
– Подробнее.
– На солнечном юге. Она загорала, а я заготовлял фрукты.