Долгое дело

У нее еще были силы - на притчу.

–  Умер один гражданин и попал на тот свет. Стали думать, куда его - в рай или в ад. Решили проверить... Пустили в одну комнату с драгоценностями не берет. Пустили в комнату с яствами и винами - не пьет. Пустили в комнату с красавицами - не трогает. Доложили богу. Всевышний и говорит: "Отправьте его в ад, - в раю дураки не нужны".

–  Аделаида Сергеевна, чего же вы не в рай попадаете, а в заключение?

–  Потому что вы не бог.

–  С богами вы еще встретитесь. Я имею в виду судей.

Она закрыла глаза, показывая, что говорить больше не о чем.

Разве это допрос? Да он и не может ее допрашивать от какой-то дрожи внутри, от крапивного злорадства. Это не допрос - это месть.

–  Ну, так назовете соучастника?

–  Меня арестуют? - открыла она глаза.

–  Да, после допроса прокурором, - жестко ответил Рябинин, представляя, как ее арестовывают, как она видит постановление, смотрит на печать, расписывается, и ее увозят в следственный изолятор, в камеры.

Рябинин снял очки и обдул чистые стекла: он ли это? Тот ли, который после любого ареста терял аппетит? Тот ли, которого товарищи звали "гуманненьким"? И где ж найденный им смысл жизни, где ж любовь к себе подобным? Но умершая Пленникова, но его страшная ночь в городской прокуратуре...

–  У меня просьба, - тихо сказала Калязина.

–  Да-да, - с готовностью отозвался он, чтобы заглушить свое злорадство.

–  Я хочу попрощаться с Роем.

–  С овчаркой?

–  Да.

–  А с близкими людьми?

–  У меня их нет.

И з д н е в н и к а с л е д о в а т е л я. Разве можно ругать человека утром, когда он только что проснулся? Это то же самое, что увидеть за окном черное солнце. У человека впереди день - их не много у него...

Разве можно ругать человека, когда он уходит на работу? Он же на работе, на деле. Он должен знать, вернее, должен чувствовать, что дома его ждут и о нем думают. Иначе не работа.

Разве можно ругать человека, когда он в пути? Ведь он ловит волны, как приемник, - ловит теплые волны из дому. В пути без них нельзя, без них тяжело.

А разве можно ругать человека, когда он вернулся домой? Он же у себя дома, он же вернулся, и еще неизвестно, что он пережил на работе и в пути...

И можно ли ругать человека на ночь? Ты же с ним расстаешься на восемь часов. Он должен выспаться и увидеть свои приятные сны.

Разве можно ругать человека утром?..

О допросе прокурор не спрашивал, закуривая медленно и выжидательно. Но и Рябинин молчал о допросе, - ему казалось, что есть другой разговор, более серьезный и крайне необходимый, и этому разговору следует быть до всяких других бесед и слов.

–  Сегодня Лида нашла у меня пару седых волос, - сказал Рябинин.

Юрий Артемьевич улыбнулся, как старый учитель наивности ученика. И провел рукой по колкой своей шевелюре. Рябинин проследил движение руки... Боже мой, когда-то чуть седенькие виски прокурора теперь блестели начищенным мельхиором и все разгорались, расползались, заливая светом всю голову.

–  Почему один человек не давал житья многим? - спросил Рябинин, намереваясь спросить не так и, может быть, не совсем о том.

–  Вопрос мне? - удивился прокурор, хотя в кабинете больше никого не было.

–  Она взяла у нас почти год жизни.

–  Тогда и я вас спрошу: чего же мы стоим, если преступница берет нашу жизнь годами?

–  Хотите сказать, что дело не такое уж и сложное?

–  Я этого сказать не хочу, но другие скажут. Нет ведь ни убийств, ни запутанного бухгалтерского учета, ни розыска сбежавших преступников...

–  Юрий Артемьевич, сложности уголовного дела определяется не убийствами и розысками, а сложностью человеческих отношений, которые лежат в основе преступления.

Но он хотел сказать не это - другое его занимало.

И промелькнуло, исчезая...

...Самые интересные мысли те, которые не высказать...

–  Не призналась? - догадался прокурор.

Вот:

–  Почему, Юрий Артемьевич, мы так долго не могли с ней совладать? Ведь она одна, а нас много...

–  Потому что мы поступаем законно, а она нет.

–  Что же выходит: живущие по закону - слабее?

Беспалов сделал странное движение правой рукой - как балерина всплеснула в танце ручкой. И уложил ее на бумаги недвижно, припечатанно, чтобы впредь она не всплескивала. Рябинин знал, что все это значило, - Юрий Артемьевич пресек полет руки к подбородку, как он пресекал не раз.

–  Нет, Сергей Георгиевич, не слабее. Преступник кажется сильным, пока совершает преступление. Но в конце концов побеждает закон. Калязина все-таки задержана...

–  Она не признается, - мрачно сообщил Рябинин.

–  Ни в чем?

–  Ни в чем. И в этом я виноват.

–  Почему?

–  Выложил ей все плохое о ее жизни. Надо бы выложить все хорошее.

–  А есть в ее жизни хорошее-то?

–  В каждой есть.

–  Она, по-моему, и на женщину непохожа, - усмехнулся прокурор.

И промелькнуло, исчезая...

...Мужчина должен узнаваться по мужественности, женщина - по женственности...

Лицо Беспалова, крепкое лицо человека, имевшего дело с металлом, физическим напряжением и непогодами, хорошо отражало работу мысли - Рябинин всегда эту мысль видел, которая как бы просвечивала. В первый год работы он считал, что подобное явление мысли на лице происходит от нетренированности интеллекта. Но позже он понял: Юрий Артемьевич и верно не включал мозг на полную мощь по пустякам, решая текущие и бегущие вопросы вроде бы и не умом, оберегая его для умных дел.

–  Ну и пусть не признается, - наконец сказал он.

–  Как же так?..

–  Следователям часто не признаются.

–  Нет, редко.

–  Сомневаюсь.

–  Следователю признаются чаще, чем кому-либо. Не из-за страха. Тут срабатывает моральная готовность, общепринятый стереотип. У врача надо раздеваться, на комедии надо смеяться, следователю надо признаваться...

–  Закон не требует обязательного признания.

–  Не требует, но ведь если признается, то и раскается.