Долгорукова

— Эй! — крикнул он товарищам. — Идите-ка сюда...

Через несколько часов. Министерство внутренних дел.

Лорис-Меликов сидел за столом, перед ним стояли два сотрудника.

— Немедленно поднимите по тревоге полицию и жандармские подразделения вдоль всего пути следования. Если не хватит людей — скажите, я договорюсь с военным министром, поднимем армейские части. Государь выезжает девятнадцатого, у нас два дня. Всего два. Мне страшно подумать, что было бы, если бы эту мину не обнаружили. Но сколько их ещё? Телеграфируйте немедленно во все города... Докладывайте каждые несколько часов. Вы всё поняли?

— Да, ваше превосходительство.

— И ещё: о мине под Лозовой никому ни слова. Государь не должен знать об этом. Ступайте.

17 ноября 1880 года. Зимний.

Лорис-Меликов рассказал о найденной мине Адлербергу.

— Я сегодня же выеду в Крым, чтоб сопровождать их, — заявил Адлерберг.

— Но это риск, вы понимаете?

— А что не риск? Когда вон и Зимний пытались взорвать... Эдак вообще от Государя надо держаться поодаль. Но мы же как-никак его приближённые, мы приближены к его особе. Нет, нет, я еду.

— Но о том, что раскрыто новое покушение, пока не говорите. Приедет, дай Бог, скажем.

— Разумеется. Вы уже приняли меры?

— Самые решительные. Но два дня так мало. Путей больше тысячи вёрст. Я просил Милютина помочь войсками.

— А что сказать Его величеству насчёт подготовки доклада?

— Скажите, что я его почти закончил, и скоро передам проект Константину Николаевичу и наследнику. Кстати, я говорил с ним и, кажется, смог его убедить.

— Что ж, было бы большим счастьем для Государя, если б мы получили новое продолжение реформ. Тогда никто бы не говорил ему боле, что он охладел к ним из-за новой семьи.

— Это для всех было бы счастьем. Тогда утихомирились бы и эти социалисты.

— Но разве они не знают, что правительство работает над этим? — удивился Адлерберг. — Вы же, помнится, объявляли об этом в газетах.

— У меня такое впечатление, что они ничего не читают кроме своих же собственных прокламаций. Это одержимые люди. Послушайте их выступления на судах. Невежественные и одержимые. Если факты в жизни противоречат их голой идее, они предпочитают их не видеть. Этим они и опасны — с ними просто невозможен диалог.

18 ноября 1880 года. Железнодорожный путь.

Вдоль насыпи с двух сторон шли солдаты. Они внимательно глядели по сторонам...

В это же время. Крым. Байдарские ворота.

За столом, накрытым прямо под деревом на свежем воздухе, сидели шесть человек: Государь с Катей, их старшие дети и Варя с Адлербергом. Прислуживал всего один слуга. Вдали виднелись экипажи царской свиты, адъютанты, обслуга.

Было по-осеннему тихо. Внизу плескалось море.

Александр поставил чашку, спросил у дам разрешения закурить.

— Как жаль, — меланхолично заметил он, что мы сюда, скорее всего, и не приедем боле.

— Почему, Ваше величество? — спросил Адлерберг.

— Тебе я могу, Саша, открыть — почему. Варвара Игнатьевна уже знает. Мы с Катей решили в скором времени покинуть Россию. Я, как только доведу до конца реформу власти, хочу отречься от престола в пользу Саши и уехать с семьёй куда-нибудь в тёплые края.

— Ваше величество, возможно ли это?

— Отчего же нет? Я хочу остаток дней, сколько мне отпущено, посвятить своей новой семье. Надеюсь, они будут более благодарны мне, чем мой народ, которому я отдал двадцать пять лет, а взамен получил травлю — как на охоте. Я вначале полагал это сделать сразу же после венчания, не дожидаясь Лорисовых новаций, но некоторые соображения, — он мельком взглянул на Катю и улыбнулся ей, — заставили меня отложить мой план на полгода. Надеюсь, за это время всё сложится. И со мной уедет не её светлость, а Её величество. Ну что ты молчишь? Осуждаешь?

— Что вы, Государь. Я задумался, потому что представил себе, как тяжело будет Екатерине Михайловне покидать подножие трона, только-только достигнув его.

— А я вот что сейчас подумала, — сказала Катя. — Если народ получит желаемые преобразования и будет даже допущен к власти, может, и опасность исчезнет?

— Ты помнишь, чем кончил Людовик XVI?

— У нас не Франция, — безапелляционно заявила Катя, — у нас революция невозможна.

— Отчего же, — вставил Адлерберг, — революционеры вон уже есть.

— Пересажать их всех — вот и вся революция, — отмахнулась Катя. — Это всё ваш любимый Лорис миндальничает с ними.

— Ты не права, — сказал мягко Александр. — Он как раз действует решительно. Поэтому-то уже пол года ни одного покушения.

Вечером этого дня. Железнодорожное полотно.

Вдоль полотна с факелами и керосиновыми лампами шли полицейские. Мимо них, сверкая в ночи огнями, пронёсся пассажирский поезд. Они смотрели ему вслед...

20 ноября 1880 года. Поезд.

Пассажиры поезда мирно спали. Спал Александр. Спала Катя. Спали дети. Только Варя не спала, — думала о чём-то...

В эту же ночь. Санкт-Петербург. Игорный дом.

X. играл в карты. Столпившиеся вокруг стола смотрели, как он бросил на стол пачку денег, потом медленно открыл свои карты и, побледнев, швырнул их на стол. Банкомёт сгрёб деньги к себе. Все смотрели на X., ожидая, что он сделает. Он сказал:

— Ещё кон. Я напишу расписку.

— Вы уже писали, — надменно сказал сдающий. — Расплатитесь — приходите.

— Последнюю сдачу.

— Ваш кредит исчерпан. — X. поднялся и под взглядами всех присутствующих медленно побрёл к выходу.

21 ноября 1880 года. Улица.

Небритый, помятый, X. шёл по Невскому, кутаясь зябко в плащ. У кофейни потянул носом, остановился. Достал из кармана мелочь, пересчитал её и толкнул дверь.