Долгорукова

— От кого ты слышал эту ересь? — Александр стукнул кулаком по столу.

— Не хотелось бы называть, Ваше величество...

— Я требую!

— От графа Дмитрия Андреевича Толстого...

— Ну этот известный выдумщик.

— Он ссылается на Трепова...

— Они все хотят меня запугать, — возмутился Александр. — Будто я не понимаю зачем. Мы-де преданы вашему величеству и бдим, во все стороны глядим. Я велю тебе пресекать этот паскудный слух, слышишь!

— Слышу, Ваше императорское величество. И повинуюсь, как должно верноподданному.

— Верю тебе, — заключил Александр. — Брат Константин верный и честный человек, близкий мне. Да, он порой увлекается либеральными идеями, да, они заводят его чересчур далеко. Но он предан мне по-настоящему и в крестьянской реформе всё время был рядом, был единомыслен. А это, как тебе известно, главное дело моей жизни. И я прошу тебя поддерживать идеи крестьянской реформы в своей газете.

«Со всех сторон обложили меня, — думал Александр, отпуская Каткова. — Как трудно делать добро, когда даже соратники понимают его розно. Вот и Толстой понимает добро по-своему, как обер-прокурор Синода, а не как министр народного просвещения. Не сделал ли я ошибку, назначив его на этот пост? Не лучше ли было бы оставить его обер-прокурором? »

Не впервой Александру приходили в голову такие мысли. Этот Толстой был непопулярен, более того — нелюбим. Но главная мысль его правильна: надлежит прекратить повторяющиеся попытки к возбуждению вражды меж различных сословий. Говорят: он-де ретроград, он был в стане крепостников. Бог с ним. Сейчас некоторые заблуждения на пользу. Крамола не выкорчевана! Она растекается по империи.

А меж тем преданных престолу и ему лично выхватывает смерть. В Бозе усоп Михайла Муравьев, которого окрестили «вешателем». На седьмом десятке — всего месяца не дотянул до торжества. Уж ему и голубая лента Андрея Первозванного сулилась, и многие другие награды. А ведь в молодости был в Союзе Благоденствия — вот как меняет человека жизнь. Иные злорадствовали: Господь воздаёт за грехи, за свирепство. Воздаёт, верно. Однако же дожить до семидесяти годов и праведнику не удаётся.

С этой последней мыслью, побывав на отпевании, Александр отправился восвояси. Предстояла высокоторжественная церемония помолвки наследника-цесаревича Александра Александровича, которому суждено стать императором Александром III, с дочерью короля Дании Христиана IX принцессой Софией-Фридерикой-Даграмой, получившей при святом крещении имя Марии Фёдоровны. Это была третья Мария Фёдоровна на российском престоле. Первой была дочь Фёдора Нагого, истинная Фёдоровна и последняя жена Ивана Грозного. Второй — супруга Павла в девичестве тоже София-Доротея-Августа-Луиза. Невеста наследника оказалась Катенькой ровесницей, вот как бывает, родилась с нею в один год. Но это обстоятельство было известно лишь одному участнику церемонии — самому императору. Нельзя сказать, что невеста была хороша. Правда, у неё был гармоничный овал лица и серые глаза, глядевшие умно и с некоторой снисходительностью на творившуюся вокруг суету. Но из множества претенденток цесаревич выбрал её, себе под стать.

Время было тревожное и суетливое. Весной Александр направился на Парижскую всемирную выставку — был приглашён королём Наполеоном III. Его сопровождали двое сыновей и вице-канцлер Горчаков. Пред поездкой он побывал на торжественном освящении часовни, сооружённой у входа в Летний сад, там, где в него стрелял злодей Каракозов.

— Господь меня не оставил и не оставит, — убеждённо произнёс он. — Ибо в память России я вошёл как освободитель, и это пребудет со мною навеки.

В самом деле — не оставил, и это было похоже на чудо.

Быть в Париже и не развлечься?! Государь начал с того, что заказал ложу в Опера комик, где шла весёлая оперетка Жака Оффенбаха «Герцогиня Геролынтейнская». Говорили, что в роли герцогини композитор Якоб Эбершт — таково было настоящее имя этого сына кантора из Кёльна, — вывел на сцену императрицу Екатерину Великую. Сестра императора великая княгиня Мария Николаевна, которой было предложено место в ложе, засмущалась было — говорили, что российская императрица представлена на сцене в непристойном виде. Но любопытство превозмогло, и никто из сидящих в царской ложе не был ни шокирован, ни разочарован: зрелище было весьма сочное. А какая музыка! Какие голоса! Какие красотки в кордебалете!

Наполеон оказал честь русскому императору: встретил его ещё на вокзале и сопроводил в Елисейский дворец. Посредника-переводчика не требовалось: российский монарх прекрасно говорил по-французски.

Александр намеревался отвести душу и повеселиться на славу: ведь Париж создан для веселия. И всё было бы хорошо, если бы не проклятые поляки. Они были вездесущи и при появлении русских выкрикивали «Долой палачей Польши!», «Ещё Польска не сгинела!», наконец «Александр — убийца поляков!». Они проникли даже во Дворец правосудия со своими выкриками и, похоже, вызывали сочувствие у французов.

На шестое июня был назначен военный парад в Лоншане, пригороде Парижа. Его должны были освятить своим присутствием три монарха: французский, немецкий и российский.

Когда Александр вместе с Наполеоном возвращался с парада в одной коляске через Булонский лес, неожиданно прогремел выстрел.

— В меня, в меня! — воскликнул Александр. — И наверняка поляк эмигрант.

Пуля просвистела мимо, ранив коня шталмейстера. Покушавшегося схватили. Им оказался поляк по фамилии Березовский.

— Господь снова спас, — Александр трижды перекрестился. — Он простёр надо мной свою охранительную длань.

Однако настроение было испорчено. А ведь предстояли ещё увеселения и официальные приёмы. И предстояли свидания с Катенькой, которую доставили в Париж после полугодовой разлуки.

Ей был заказан самый роскошный номер во второстепенной гостинице. Александр не собирался навещать её там: каждый вечер верный Рылеев провожал её в Елисейский дворец через потаённую калитку на углу авеню Мариньи.

Первая встреча всколыхнула в Александре все былые чувства, казалось, угаснувшие в нём. Катя оставалась — что бы там ни было! Катя была совершенством — даже по сравнению с теми искусными дамами полусвета, с которыми он провёл два вечера.

— Мне сказали, мой повелитель, что вы отреклись от меня. Но ведь это неправда, я вижу, что это неправда, — прошептала она после первых восторгов.

— Я велел распустить этот слух, дабы заткнуть рты сплетникам. Но разве я могу отказаться от тебя, Катенька, моя Катенька? — В эту минуту Александр был искренен. В ней оставалась та первозданная светлость любящей женщины, которой ему так недоставало в недавних любовных связях. Он почувствовал нечто вроде раскаяния. Разве можно было поставить рядом с этой прекрасной юной женщиной, которая ухитрилась каким-то образом сохранить своё девичество и вместе с тем оставаться опытной, всех этих француженок с их пусть и великолепной статью! Нет, отныне он будет верен ей, рыцарственно верен. Тем более что она научилась угадывать его желания как никакая другая женщина и идти им навстречу с дивной открытостью.

Прежде его мужское естество подстёгивало простое любопытство: а вдруг?! А вдруг ему откроется такая женщина, равной которой не было и не будет. А вдруг и он для себя откроет нечто небывалое, какие-то новые восторги?

Но женщины приходили и уходили, а открытий нового не было. Чуть интересней, чуть разнообразней, а в общем — одно и то же.

Но Катенька! Это было совершенство. И Александр сделал свой последний и окончательный выбор. Он остановился, отказался от беспрестанных поисков вечно женственного. Она останется с ним, чего бы это ни стоило! Он сумеет превозмочь придворные толки и сплетни. В конце концов сплетники угомонятся.