Долгожданная кража

Зинаида опять огляделась вокруг.

— Тут ещё Клавдиевна, вахтёрша наша мне сразу после этого случая-то и говорит, что вчерась в общежитие милиция заходила, интересовалась, кто да что. А как-то вечером я и вас видела. Вы на меня посмотрели ещё, строгий такой, я чуть со страху не померла. (Я посмотрел? Когда это? Не помню такого!)

Я аккуратно записал показания женщины, попросил ее расписаться.

— Коли я призналась, так меня теперь сразу и посадят, раз уж прямо в тюрьму и вызвали? А как вы узнали-то про меня?

Вот ведь, дурища наивная. И тётку жалко, но и просто так отпускать нельзя. Призналась — это хорошо, и верить ей хочется. Но самое неправильное сейчас рассиропиться. Отпусти её и заставь принести пальто, так она почти гарантированно на свежем воздухе очухается и ни пальто, ни признательных показаний тебе в дальнейшем.

Нет уж, мы пойдём другим путем.

— Нет, в этом здании я вас задерживать не буду. (Не вру ведь?).

Вытащил чистый лист бумаги, положил перед женщиной и вручил ей авторучку.

— Давайте сделаем так. Будем считать, что не я вас пригласил, а вы сами в милицию пришли и написали явку с повинной. А в явке укажете, что вы, совершенно добровольно, без принуждения, выдаете пальто. Ну, а потом мы с вами пойдем в вашу подсобку, вы мне выдадите пальто. А потом будем решать, что делать.

Явка с повинной — любопытная вещь. С одной стороны — это на суде засчитается за смягчающее вину обстоятельство, которое станут учитывать при вынесении приговора (до понятия «деятельное раскаяние» советская юстиция ещё не додумалась). А с другой — это признание своей вины, или, как говорят в определённой части нашего народа, прямой путь в тюрьму.

Зинаида, под мою диктовку написала «Явку с повинной». Пока она писала, я смотрел на её красные натруженные руки, не знакомые с маникюром. Рука с авторучкой слегка подрагивала, но написано всё оказалось без помарок и ошибок. Вот, молодец какая! Или какой, всё-таки? А то иной раз бывает, что напишет подозреваемый: «яфка» или вообще «яффка з павиной». Мы, правда, к этому не придираемся. Как известно, важна не форма, а задержание (ой, ошибся — содержание!).

Всё! Теперь цепочку действий прерывать нельзя. Теперь надо идти в дворницкую, забирать пальто. Стоп. А на кого я свой пост оставлю?

Пока Зинаида писала, к дежурке подошел начальник второго отряда старший лейтенант Старожилов. Меня уже Кирьянов на правах старшего товарища осторожно предупредил, что парень он очень тупой, а к тому же — повёрнутый на всяких инструкциях. Всех своих подопечных «химиков» забодал дурацкими придирками. И ладно, если бы по делу, а то из-за всякой ерунды. Да и сослуживцам от него иной раз достаётся. Молва ходит, что он из отрядных в замполиты попасть мечтает, вот и тренируется на всех, кто под руку попадётся.

— Товарищ Воронцов, — казенным голосом поинтересовался Старожилов. — Объясните, что делает здесь посторонняя гражданка?

Эх, старший лейтенант! Чисто по инструкции — ты абсолютно прав. Посторонних тут быть не должно. Но ты мне не начальник, чтобы я тебе что-то объяснял. И не знаешь ты простейших правил, которые следует исполнять. Если ты видишь, что твой коллега занят — беседует с кем-то, кого-то допрашивает — не подходи и не мешай. И уж тем более, не начинай разборок. Все, что нужно и должно — все потом, когда гражданских лиц нет. А вообще, ты очень кстати пришел.

Оставив слегка удивленную гражданку сидеть, быстро поднялся, (бумажки ухватил, как же без них?), бросив Окуневой — минутку, я сейчас, подхватил под локоток старшего лейтенанта и повел его в сторону кабинета начальника.

— Товарищ Старожилов, — сказал я, вежливо, но твердо показав ему направление, — будьте так добры — зайдите к Петру Петровичу и попросите у него разрешения подменить дежурного по спецкомендатуре… Скажем, на часок, а еще лучше — на два.

— Да с какой стати! — вырвал свою руку Старожилов. — Сидеть на месте дежурного не входит в мои функциональные обязанности.

— Ага, — кивнул я. — Тогда я сам начальника попрошу.

Поначалу, услышав от меня, что я занимаюсь раскрытием преступления, Пётр Петрович насторожился. Первым его вопросом было: наш или нет? Я понимал начальника: если преступление совершил свой условник, то ему, Петру Петровичу не поздоровится — нагоняй за плохую воспитательную работу обеспечен. Мой ответ несколько его успокоил, но потом он снова разволновался — как это я во время дежурства отвлекаюсь на постороннюю работу? Пришлось ответить ему несимметрично, как полюбят говорить в более поздние времена.

— Пётр Петрович, так нам раскрытия нужны или нет? Делов-то осталось — похищенное изъять. И нужно мне на это полтора часа. А за дверью стоит Старожилов и подменить меня на дежурстве категорически не желает.

Начальник слегка задумался.

— А что, и глухарь такой есть? — решил он уточнить.

— Самый настоящий. Ещё сентябрьский. Так что будет вам раскрытие преступлений прошлых месяцев. Я по возвращении напишу подробный рапорт…

Эти мои слова окончательно перевесили все сомнения товарища майора, и он резво выскочил из кабинета, не стал слушать готового ябедать о непорядках Старожилова, а приказал ему сесть на мое место и не вякать! Дескать — один хрен ничего не делает, а так хоть польза будет.

— Тока, Воронцов, смотри у меня! — пригрозил начальник. — Раскрытие чтобы нам шло, а не дружкам твоим из уголовного розыска.

— Так, товарищ майор, вещдок и явку с повинной отдам в следствие, а рапорт вам, — быстренько пообещал я.

— Дуй, — махнул рукой начальник. — Но, чтобы рапорт у меня на столе был до семнадцати часов.

Я глянул на часы — а времени-то уже одиннадцать. Не уверен, но постараюсь успеть.

Глава 17 Цугцванг?

Тетка как сидела, так и сидит, грустит. Может ждет, что ее сейчас возьмут, да и запрут в казематы.

Ухватил шинель и фуражку, сделал ручкой мрачному Старожилову, усевшемуся на мое место — сиди, тут не вытрезвитель, работы немного, кивнул Зинаиде на выход — пошли, мол.

Идти нам минут десять, но за это время тётка много порассказала. И про судьбу свою несчастную — учиться было не на что, рано пошла работать, познакомилась с парнем, «залетела», а он, как часто бывает, жениться не захотел. Мол — дурак я, что ли, ребенка признавать? Может, он и не мой? А как же не его, если она девушкой была? А он — а ты поди, докажи. И что делать? В суд подавать? Не докажешь ведь. Жила с матерью, да двумя братьями и сестрой в «деревяшке». Дом предназначался под снос, квартиру обещали, но не сносили его лет десять. И по сейчашный день стоит. Ребенка решила оставить, но, когда родилась дочь, стало уж совсем тесно. Родственники из дома не гнали, помогали, как могли, но у них своя жизнь. Единственная возможность, чтобы отселиться — найти работу со служебным жильём. А это прямой путь в дворники. Туда и пошла. Постепенно приноровилась к жизни. Главное, что домой в любой момент можно домой заскочить, всё рядом. И доченька славная растет. Такая умница. Ей-то хочется, чтобы девчонка десять классов закончила, студенткой стала, как девушки, что живут в общежитии. Вон — какие они нарядные и важные. Любоньке-то и казенное жилье не нужно — свое есть! А потом бы учителкой сделалась. Ох, как бы она доченькой гордилась. Пусть и без мужа, все сама, своим хребтом, да воспитала, выучила. Но дочка уже решила — мол, заканчивает в этом году восемь классов, пойдет в училище на маляра-штукатура, чтобы у мамы на шее не сидеть.