Долгожданная кража

Вот уж поистине, спотыкач на ровном месте! Пальто нашёл? Виновницу изобличил? Так чего тебе ещё надо? Отдай материал в следствие и успокойся — ты хорошо выполнил свою работу, а остальное не твоё дело. Суд, говоришь? — Так ну и что ж? Не нами сказано: да здравствует советский суд, самый справедливый суд в мире! (Аплодисменты). Разберутся. Не посадят, это уж как пить дать. А репутация? Но ведь нарушение закона всё-таки имело место, и социалистический принцип неотвратимости наказания должен быть неукоснительно соблюдён. Так что уж не взыщите, это меньшее из зол. Самой надо было думать. Правильно, товарищи?

Тут я заметил, что беседую с какими-то неведомыми оппонентами, совсем как начальник вчера во время нашей встречи. Не иначе, заразился. А комендант смотрел на меня и чего-то ждал.

— Может зря я тут вам наговорил всякого? — не выдержал он затянувшейся паузы.

— Нет — нет. — поспешил я его успокоить. — Знаете, что? Зинаида пусть работает. Как уж вы там её убедите, не знаю, но пусть работает. Это важно. А вам скажу так: у следствия есть все законные основания не привлекать её к уголовной ответственности, но говорить об этом пока преждевременно. Одно могу пообещать — о конечных результатах разбирательства вы будете знать раньше Зинаиды.

Комендант поднялся со своего места и начал было благодарить, но потом вдруг затормозился, обвёл глазами убогую комнатёнку и продолжил так:

— Только как же, товарищ лейтенант, если вы теперь… Ведь такие чудеса, вы то тут, то там?

Он выразительно глянул на красную повязку с надписью: «Дежурный по с/к № 2» на моей руке. Ишь ты, беспокоится! Что бы ему такое сказать из несимметричного? Я ободряюще улыбнулся отставному прапорщику и ответил:

— Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам.

Комендант изобразил неуверенную улыбку.

— Так-то меня Сергей Петрович зовут…

— Конечно — конечно, Сергей Петрович. Это я вам, так сказать, фигурально…

Я осуществил витиеватый жест рукой, изображая неведомую фигуральность.

— А-а, ну если фигурально, тогда конечно. — согласился со мной Сергей Петрович и отбыл.

Ничто на земле не проходит бесследно… Так, кажется, в песне? В вестибюле комендант нарвался на входящего начальника. При виде майора с отставным ветераном произошла изумительная трансформация — он втянул живот, приосанился и вскинул руку к своей кепчонке, только что каблуками не щёлкнул. И произвёл всё это, пожалуй, неожиданно для самого себя — обстановка подействовала, не иначе. Пётр Петрович самообладания от такого фортеля не потерял и проследовал молча дальше, а комендант опомнился и быстренько юркнул за дверь.

Вот теперь начальник позволил себе проявить раздражение:

— П-а-а-чему посторонние?

Я брякнул первое, что пришло в голову:

— Камноедов[1], товарищ майор, Модест Матвеевич, прораб из третьего «Спецстроя». Приходил знакомиться с бытом контингента, который работает у него на участке.

Майор хмыкнул задумчиво.

— А что, молодец этот, как ты говоришь, Камноедов. Надо такой опыт на другие СМУ распространить. В целях смычки, так сказать…

И он отправился дальше, задумчиво приговаривая, Камноедов, Камноедов… Что-то я его не помню. А мысль интересная, понимаешь.

Хорошая беседа, как известно, сокращает долгую дорогу, а интересные события — скучное дежурство в спецкомендатуре. Вторую часть приведённой сентенции придумал я сам. Только что. Времени уже почти двенадцать — не успел и глазом моргнуть, как в народе говорят. Надо бы подумать, как до райотдела сбегать. А если всё удачно получится, так на обратном пути успею ещё в «Рябинку» заскочить, перекусить по-быстрому. Там, правда, в это время уже очереди длинные нарастают, но всегда находится кто-нибудь знакомый из райотдела, к которому можно будет присоседиться, нагло заявив, что он занимал на меня место. Правда, в форме такой маневр делать не люблю, но это уж как получится.

Однако, задуманным планам не суждено было сбыться. Только я начал договариваться с помощником о взаимовыгодном распределении обеденного времени, как хлопнула дверь, и к зарешечённому окну дежурки приблизился какой-то здоровенный узбек. Этого ещё не хватало! Сейчас по закону подлости появится товарищ майор, и кого мне тогда придумывать следующим, Романа Ойру-Ойру[2]?

Пока я прятал досаду, узбек наклонился поближе к «амбразуре» окна и горестно произнёс на чистом русском языке:

— Вот так-то встречают настоящих, я бы даже сказал, лучших, друзей…

Я несколько сменил ракурс обзора, стекло перестало бликовать, и моему взору предстал никакой не узбек, а загоревший до черноты, похудевший, но вполне всё-таки узнаваемый друг мой пропащий Жека Митрофанов. Это было совсем неприлично — на рубеже ноября в северо-западных краях страны иметь такую загорелую рожу. За время скромного отпуска где-нибудь на Чёрном море, если даже выпадет такая редкая удача, столь мощного загара не заработать всё равно. Да и смываются черноморские загары с наших бледных телец за пару недель.

Жека стоял и улыбался во всю ширь своей физиономии:

— Так фанфары-то всё-таки будут?

[1] Камноедов Модест Матвеевич — персонаж из повести братьев Стругацких «Понедельник начинается в субботу»

[2] Роман Ойра-Ойра — оттуда же. А ещё «ойра-ойра» — танец у некоторых народов.

Глава 21 Джексон и секретная миссия

Опять пришлось усаживать помощника на моё место, не обращая внимания на его недовольное сопение. Вышел из дежурки и широко раскинул руки в намерении немедленно заключить друга в объятия. Тут же прочитал некоторое смятение в его глазах, быстренько сообразил, что пора мужских обнимашек по поводу и без повода ещё не наступила (Леонида Ильича в расчёт не берём), да ещё в такой казённой обстановке, и что сейчас больше к месту окажется крепкое рукопожатие да пара дружеских тумаков в подтверждение искренней радости от встречи.

Но с руками надо было что-то делать, и я не нашёл ничего лучше, чем использовать их в изображении фигуры на тему: смотрите, кто пришёл! Для большей убедительности сопроводил всё это язвительными словами:

— Явился, не запылился!

Вот теперь всё было сделано правильно. И никаких соплей — только суровое мужское общение. Так что можно и к рукопожатиям с тумаками перейти без ущерба для репутации.

Я кивнул помощнику, что буду за стенкой и потащил Джексона в нашу подсобку.

Там я без всяких телячьих нежностей подтолкнул его к табурету, ещё хранившему, наверное, тепло «пятой точки» коменданта, занял место напротив и обрушил на друга могучий по своему смысловому наполнению вопрос:

— Ну?

Перевести на понятный язык его можно было бы примерно так: ты самый настоящий гад, вероломно и неведомо куда пропавший, бросивший друга в трудную минуту, не выполнивший своих обещаний и ни разу не представивший хотя бы какой-нибудь весточки. Но друг твой, несмотря на твои злые козни, остаётся человеком милосердным и готовым предоставить тебе шанс облегчить душу чистосердечным раскаянием. Поэтому давай выкладывай всё начистоту, а я уж потом посмотрю, что с тобой делать.

Как уж там Джексон расшифровал моё обращение к нему, трудно сказать. Только он, ничего не говоря, приподнялся со своего места и крючком согнулся над столом, а ребром ладони показал на шее то место, где мне будет легче всего отсечь его повинную головушку. Мне тоже пришлось приподняться. Представшая моему взгляду шея друга была темна, как покрытый рыжей пылью солдатский кирзовый сапог после шестикилометрового марш-броска, а волосы выгорели до соломенной бледной желтизны. Не получив ответа на вопрос, в каких местах производят такой великолепный загар (до буржуйского баловства под названием «солярий» мы ещё не дожили), лишать друга головы было бы непростительным разгильдяйством. Я слегка подтолкнул его на место: