Должность

 Я, по обыкновению своему, ничего не понимая, сидел между ними и глядел на волосатый загривок шофера.

– Начинается, – Олег Власыч дернул меня за рукав.

На сцене был установлен микрофон, два сомнамбулических юноши прилаживали рядом с ним стойку со стаканами, надо полагать, воды. В президиуме сидели три седобородых старца и с ними вместе - то ли молодой, то ли еще более древний.

 Призраки расселись в зале.

 Член президиума неопределенного возраста поднялся:

– Приветствую, коллеги! Сегодня, как вы все уже знаете, у нас в гостях в полном составе предвыборный штаб Антушкина Сергея Леопольдовича. Попросим Сергея Леопольдовича!

 Я, должно быть, задумался и очнулся только, когда Семен Никитич пребольно ударил меня в икру носком блестящего итальянского ботинка.

 Вскочив, я поплелся на сцену.

– Уважаемые … нет, дорогие служители муз, - начал я, с ненавистью глядя в зал,- Кто-то из великих назвал вас «умом, совестью и честью нации», но я от себя добавил бы еще и «непорочность» нации. При всеобщей коррупции, двурушничестве и стяжательстве вы, непорочно и славно несущие знамя нашей литературы, сохраняете то единственно святое, что завещали нам наши предки.

 Понимаю – и, поверьте, сердце мое обливается кровью – ваше нынешнее бедственное положение. При Кизлякове были отменены все льготы и субсидии, которые вы получали за свой честный и важный для государства труд, пылящийся ныне в библиотеках. Если же придет Алильханов, который, кстати, является резидентом ЦРУ и Моссада, что доказано, - ваша жизнь станет и вовсе невыносимой. Он – это достоверно известно – поклонник низкопробных детективов Аглаи Пупцовой…

 В зале раздался недовольный гул и крики:

«Пупцова – графоманка!», «Антушкин, мы с тобой!».

– Но кто, спросите вы, поможет вам? – продолжал я, все больше проникаясь речью и загораясь, - Ответ очевиден – молодой, энергичный, любящий роман Горького «Мать» и романы Чревоугодникова «БАМ – это моя «Волга» и «Мы свой, мы новый дом построим». Ответ очевиден – думающий, цельный, волевой человек. Такой, как я.

 Я, Антушкин Сергей Леопольдович, не дам уничтожить то, что еще не уничтожено и помогу вам написать разумное, доброе, вечное. Я - ваш кандидат!

 Последнюю фразу я прокричал, чувствуя в груди прилив молодой силы. Нет, братцы, мне все больше нравится моя работа!

 И аплодисменты, последовавшие после, и приветственные крики я принял как должное. Но, когда сел на свое место рядом с Семеном Никитичем, меня несколько расхолодил его взгляд: похоже, он не особо приветствовал чрезмерную самостоятельность.

2

 Между тем из президиума объявили о выступлении поэта Булиманского. «Возвращенец», - прошептал мне на ухо Семен Никитич, с презрением глядя на Булиманского. Поэт был невысокий, плотный и лоснящийся.

 Он, словно мячик, припрыгал к микрофону:

«Эмигрантам девяностых»  Я помню, стоял на Бродвее, Вдруг вижу: тоже стоит – Виталик Козлов, а на шее Рекламный плакатик висит. «Виталя, здорово, братишка!»- Кричу я в гремучий Бродвей.  А он извернулся, как мышка, И – шнырь в подворотню скорей. Чего он – как будто я леший? Я даже немного опешил, Согнувшись, пошел на Гудзон, Вдруг вижу – Володька Фрезон. Мы с ним много раз были биты, А ныне, май фрэнд, присмотрись, Идет не еврейчик забитый, А штатовский капиталист. Секьюрити зыркают жадно: До «Бентли» опасностей – рок! И стало мне что-то прохладно, И вдруг развязался шнурок…

Аплодировали жидко, сомнамбулические юноши и плоскодонные девицы даже посвистели. Похоже, «возвращенца» не сильно жаловали. А мне, как ни странно, стихотворение понравилось – было в нем что-то о нас, однако, видя, что никто не смеется, я тоже сдержался.

 Следом читал Грыгин.

«Русофоб»,- навесил ярлык Семен Никитич, и я поглядел на Грыгина с ненавистью.

«Ветеранам информационной войны» Восьмого августа война гнездо свила. Ее не ждали мы. В патриотическом экстазе, Мы собрались, и, взяв свои тела, Пошли мочить Соокашвили в унитазе. И было всяко – Би-Би-Си с утра, Американцы нас пугали слишком. Но с помощью Толстого свет-Петра, Мы сладили с грузином с этим, с Мишкой!

 Как ни странно, русофоба проводили овацией, он долго раскланивался, жал руки старичкам из президиума.

– Прыковский, прошу!

«Это просто бездарь»,- шепнул мне на ухо Семен Никитич.

Прыковский был странный тип – худющий, в застиранном свитере с высоким горлом, скрюченный, словно вопрос и притом немилосердно заикался. Я с трудом уловил смысл его длинного и путаного творения:

«Бескорыстным» друзьям Фиделя» Глаза Фиделя старчески бледны, Он прикрывает их своей рукой, И грустно смотрит, и ему видны, Те, кто давно нашли в земле покой. Фидель, Фидель, а помнишь, мы с тобой В Узбекистане кушали шашлык И ты рассказывал с улыбочкой такой, Какой шершавый был у Брежнева язык? Да все прошло – осталась боль в плече, Страною правит младший брат Рауль. А ты один, и вспоминаешь Че, Как вместе удирали вы от пуль. Держись, мой друг, держись, мой командор! Негаданно нахлынет дружбы вал. Вот только, слушай, есть один укор: Зачем ты наше маслице сожрал?

 Аплодисментов не было. Кто-то крикнул: «Кышь со сцены, Прыковский! Крохобор!». Поэт скоренько ретировался, не дожидаясь тухлых яиц и гнилых помидоров.

3

Похоже, поэтическая давильня наконец-то подошла к концу – я уже опасался, что от скуки скулы мои, вывернувшись, проткнут мозг.

 Слово взял молодящийся старец из президиума:

– С большими надеждами смотрим мы на вас, уважаемый Сергей Леопольдович. Едва ли какой-нибудь иной слой нашего общества так жаждет обновляющего благотворного политического дождя, как литературная интеллигенция…

– Рейдеры!

Резкий крик прервал оратора.

 В зал ворвались люди в черной одежде и с дубинками и тут же принялись точить эти дубинки о спины присутствующих.

– Как вы смеете?! – закричали из президиума,- Договор аренды еще не истек.

Среди рейдеров был невысокий поджарый гражданин в шляпе и при галстуке, в руках он держал кипу гербовой бумаги.

– Арендный договор, господа, аннулирован,- сказал он и показал какую-то бумажку,- Вот постановление мэрии. Так что вы-ме-тай-тесь!

– То есть как это выметайтесь? – возмутился президиум,- У нас еще банкет…. Сергей Леопольдович!

Тут все повернулись туда, где сидели я, Семен Никитич и Олег Власыч, но, разумеется, наши кресла давно простыли.

Глава шестая «По вечерам над ресторанами…»

  1