Дом для внука

— Совхоз я видел настоящий, — сказал Межов. — Именно таким должно быть советское хозяйство. А мы произносим слово «совхоз» и не думаем о его смысле.

— Ну, не прибедняйся, твой совхоз не так уж плох, в передовиках идет.

Межов поморщился:

— Передовик, из убытков не вылезает. Вы знаете, сколько ^;в «Белой даче» земли? Сорок гектаров, только сорок! А прибыли он дает около десяти миллионов!

— Не заливай! — Балагуров недоверчиво, но жадно насторожился: он любил новости, равные чудесам. — Это же на каждом метре земли червонец должен расти. Чем они занимаются?

— Земля у них под парниковым хозяйством — овощи выращивают круглый год для Москвы. Но основную прибыль дает свиноводство. Они занимаются только откормом. Берут поросят в Коломенских совхозах и выращивают до сдаточного веса. Одна свинарка обслуживает семьсот голов без особого напряжения. На работу идет как в театр — в выходной одежде...

Межов увлекся, заново переживая восторг от знакомства с фермой «Белой дачи». Да какая там ферма, — завод, а ряды длинных свинарников — цеха по производству мяса! И порядок, чистота идеальные.

Вход на территорию — у санблока. Плакатик: «Вытрите, пожалуйста, ноги». И все старательно вытирают, как у нас в райкоме, не вытрешь — выставят. Санблок просторный, светлый, у входа автомат с газировкой, причем поит бесплатно, дальше — женская душевая, шкафы для прозодежды и обуви, сушилка, затем мужское отделение, точно такое же: теплые кабины, кафель, шкафчики. После работы прозодежду снимет, помоется, переоденется в выходной костюм — и хоть на Красную площадь.

В свинарнике тепло, светло, сухо — внутри протянута нитка паропровода, чтобы создать эту сухость, усилить воздухообмен, — корм подают транспортеры, навоз убирается гидросмывом. Неподалеку от фермы сделаны два искусственных водоема, воду берут оттуда, и там же, в этих прудах, развели рыбу — любитель может побаловаться удочкой зимой и летом.

Отличный кормоцех. Самодельный, между прочим. Автоклавы с силикатного завода, нории с элеваторов, ленточные транспортеры — строительные. Только что сваренный, свежий, теплый еще корм подается в свинарники по трубам, а там уж механизмы разнесут, накормят и напоят каждую свинью. Даже веселить их намерены: зоотехник говорит, что свинарники надо радиофицировать и подобрать соответствующую музыку, которая повышала бы аппетит и общий жизненный тонус животного.

Балагуров слушал, раскрыв рот, как ребенок, он был восхищен рассказом, покорен, и Межов простил ему недавнее непонимание и легкомыслие.

— Да-а, — протянул Балагуров, потирая гладкую голову, — действительно чудеса-а! Десять миллионов прибыли, надо же! Слышал, Курепчиков? А мы ему какую-то статейку навязываем о вчерашнем дне. Пусть эту статейку Хватов подписывает, у них в Хлябях такие же свинарники, как у соседей, а Межова держи и не отпускай из редакции до тех пор, пока он свой рассказ не изложит для читателей вашей газеты.

— Охотно, — сказал Межов.

— А эту статью переделать для Хватова? — спросил Курепчиков.

— Переделывай, — сказал Балагуров, — я ему сейчас позвоню.

— Зачем? — удивился Межов. Балагуров засмеялся:

— Не пропадать же добру! Они целый номер посвятили почину соседей, нельзя его не поддерживать. — Он снял трубку: — Соедините меня с Хлябями... Да, с председателем колхоза.

Межов покачал головой, встал и пошел к выходу, за ним поплелся Курепчиков, а вслед летел веселый голос Балагурова:

— Хватов?.. Здравствуй, Хватов! Как живешь? К празднику готовишься? Тут подряд праздники идут, косяком. Юбилей Хмелевки, пасха, Первомай... Я вот по какому делу...

Курепчиков захлопнул дверь, и голос Балагурова пропал.

В прихожей их встретил озабоченный Семеныч, сообщил Межову доверительно:

— Щербинин в больнице. Сейчас Юрьевна звонила, рассказала: утром ждала, ждала его на работу — нет, позвонила домой, телефон не отвечает. Потом из больницы сообщили...

— Она не была там? — спросил Межов.

— Юрьевна? Врач сказал, никаких посещений, он еще в сознанье не пришел, жена там с ним.

Межов сел за стол дежурного, позвонил в больницу, но ничего нового ему не сказали: тяжелый, исход неизвестен, позвоните к вечеру.

Межов пожалел о вчерашнем. Щербинин был усталый после работы, а тут еще семинар, трудный разговор по дороге домой. Надо было воздержаться, а он терзал Щербинина вопросами, докапывался до самого сокровенного. И вечер продолжался слишком долго. Не надо было уходить с вечера без Кима, он, говорят, привязчивый, допек, наверно, отца своими претенциозными разглагольствованиями.

Межов позвонил Киму, сказал, что отец болен. Тот засмеялся:

— Опохмеляться надо, а вы не слушаетесь опытных людей вроде меня, на работу спешите.

— У него инсульт, врачи не уверены в исходе. Ким хотел что-то ответить, поперхнулся, в трубке послышалось его дыхание, потом щелчок.

Межов уступил место недовольно стоящему рядом дежурному, который куда-то отлучался, и вышел.

День постепенно разгуливался, выглянуло солнце, зеркально сияли, ослепляя, лужи. На площади между райкомом и райисполкомом ярко голубела заново покрашенная широкая трибуна, низ ее был подпоясан красным полотнищем: «Встретим 300-летие Хмелевки трудовыми победами!» , Значит, праздник будет без Щербинина.

В проулке, неподалеку от РТС он почти столкнулся с Баховеем, которого не встречал с осени прошлого года, со дня партконференции.

— Чуть не сбил меня, — сказал Баховей, протянув руку для пожатия. — Ходишь сбычившись, думаешь, размышляешь все. Интересно, о чем?

Такта не прибавилось, подумал Межов, не удивительно, что в школе ему трудно. И отметил, что Баховей заметно похудел, прибавилось морщин на каменном, словно потрескавшемся лице, виски стали совсем седые.

— Хлопот много, — сказал он. — Весна вот пришла, посевная скоро.

— Да, опять весна, — вздохнул Баховей. — Грачи вон гомонят у кладбища, скворцы прилетели.

— Да, — сказал Межов, — прилетели. Говорить было вроде не о чем, хотя поговорить они могли бы о многом, но оба чувствовали взаимную настороженность, отчуждение, не могли преодолеть этот барьер,- и вот топтались на деревянном мокром тротуаре и не знали, как разойтись.

Баховей достал из кармана плаща папиросы, предложил ему:

— Закури. Или еще не научился?

— Не научился, — сказал Межов.