Дом духов

– Что ты узнал о слонах? – спросила у него Кико, когда они уже уходили из Эравана.

– Этих слонов в Таиланде никогда не забывают.

Она улыбнулась.

– А живые слоны никогда ничего не забывают.

– Да, а восьмифутовые деревянные слоны стоят того, чтобы ради них убивать.

– Что?

– Я пытаюсь понять, какой была во всем этом роль Бена. Почему его убили? За одного из этих слонов? Может быть.

Кико проследила за его взглядом и посмотрела на слона, которого выбрала для своего золотого листочка. Он был сделан из цельного куска тика и при этом свете был густого, жирного коричневатого цвета с оттенками светлого золота, расходящимися от выгнутого дугой хребта. Кико снова перевела взгляд на Кальвино, ища подтверждения. Но он отвлекся, глядя в противоположном направлении. За оградой молодая девушка из Исана пела, подметая частички золота с тротуара у банка. Золотые искорки окружали ее. Вот оно! Винсент оглянулся через плечо на слона. Ветер шевелил золотые листочки, прикрепленные к его ушам, хоботу, груди и шее. Бен Хоудли нашел идеальную банковскую ячейку в Бангкоке и идеальное прикрытие. Святилище Эраван и Главное полицейское управление.

Глава 16 Иностранные корреспонденты

Бартлет предложил встретиться в Клубе иностранных корреспондентов после 8.00. Он брал интервью у Чанчая и обещал принести свои заметки после интервью в клуб. Было уже больше девяти, когда Кальвино приехал в клуб, но Бартлет не пришел и ничего не передавал. Поэтому Винсент вошел и устроился поудобнее.

В последний раз сыщик приходил в Клуб иностранных корреспондентов через неделю после того, как Джефф Логан умер от передозировки наркотика. Джефф был временным членом, и Кальвино поговорил с некоторыми журналистами, которые помнили его. Он не узнал ничего интересного, не считая того, что в пятницу вечером напитки в Клубе иностранных корреспондентов стоят в два раза дешевле, и это заинтересовало Винсента больше всего. Когда человек много пьет, как Кальвино, выпивка за полцены не просто позволяет сэкономить – она позволяет напиться в два раза сильнее за те же деньги. Горький Боб однажды заметил, что эта цена, даже уменьшенная вдвое, слишком высока, потому что напитки нужно было поглощать в присутствии людей, пишущих истории, которые они называют новостными статьями, зарабатывая этим на жизнь.

Как и другие на Вашингтон-сквер, Горький Боб обвинял репортеров в том, что Америка проиграла войну во Вьетнаме. Может, это правда, может, нет, думал Кальвино. Но он чувствовал, что Горький Боб был бы полон горечи, проиграна война или нет, – просто он был таким, этот человек искал оправдания своей обиде.

Кальвино пришел один. Бильярдный стол заняла пара парней, которые, судя по тому, как тщательно и искусно они намазывали мелом кий, относились к игре очень серьезно. Полдесятка людей сдвинули табуреты в полукруг у бара и беседовали, а еще десятка два расселись за другими столами и на диванах. Один фаранг сидел, уткнувшись в «Интернэшнл геральд трибьюн». Сидящая за столиком напротив него подружка-тайка невидящим взглядом смотрела в окно на панораму Бангкока. Даже с двадцать первого этажа отеля «Дусит Тхани» город выглядел уродливым, потрепанным и неприятным. Силуэт города создавали уродливые, приземистые здания; Бангкок мог убедить пришельцев из космоса, что города – это некие случайные сборища, с которыми что-то не так.

Один или два члена клуба выложили на стол свои мобильные телефоны последней модели из Европы. Дорогие сотовые телефоны служили символами статуса, как кофе в «Старбакс». В дальнем углу играл небольшой джазовый ансамбль; пианист напевал «Саммертайм».

Кальвино сел на табурет у стойки бара подальше от уютного полукруга завсегдатаев, купил книжечку ваучеров за двести батов и заказал двойной скотч со льдом. У входа он зарегистрировался как Клиффорд Смит-Дредж. Это был еще один закон Кальвино: людям с двойной фамилией редко задают вопросы, они редко попадают в неприятные истории в клубах иностранных корреспондентов, разбросанных по Азии. Это было частью старого колониального наследия. Империя исчезла, а двойные фамилии продолжали обеспечивать прикрытие и защиту.

Толпа в клубе представляла собой не столько толпу, сколько небольшие зоны воздуха и облаков, связанных вместе подобно холодному фронту, быстро и низко надвигающемуся на отдаленный регион. Из обрывков разговоров Винсент догадался, что журналисты, пьющие у бара, – в основном чужаки. Они принадлежали к тому классу живущих за границей писателей, которые ненавидят корреспондентов «Нью-Йорк таймс», получили образование в заведении Лиги плюща [25] , имеют жену по имени Баффи, большие средства на представительские расходы и жгучее желание найти бангкокский эквивалент Хэмптонса [26] . Единственное, что отделяло их от горьких бобов с Вашингтон-сквер, было честолюбие (которое алкоголь не уничтожил и не превратил в ненависть к самим себе) и, в редких случаях, элементарная способность написать английское предложение.

25

Лига плюща – объединение старейших и самых престижных учебных заведений США.

26

Хэмптонс – популярное курортное место на Лонг-Айленде, Нью-Йорк.

В конце стойки выпивал высокий тощий американец, которого кто-то назвал Джеком. У него была двухдневная щетина и старая коричневая спортивная куртка с рукавами, заканчивающимися на шесть дюймов выше запястий. Кальвино его не узнал. Джек приехал из Бомбея накануне вечером и остановился в дешевой частной гостинице позади отеля «Малайзия». Он донимал сотрудника «Бангкок пост», помощника редактора, в измятой рубахе, который уже закончил смену, изрядно попотев над английским газетным материалом, написанным тайскими репортерами. Тот сгорбился над бутылкой «Сингха-Голд», стараясь одновременно наливать себе пиво и смотреть вчерашние новости Си-эн-эн по телевизору в баре. Но навязчивый Джек все время называл помощника редактора «Бобби» и не оставлял его в покое. Он обстреливал его вопросами, похожими на пулеметные очереди. Его плечи были напряжены, как у человека, готового перейти к насилию. В его голове звучала истерика, безумие выбившегося из сил, встревоженного человека на грани отчаяния.

– Я должен знать, Бобби, – сказал Джек. – Сколько случаев СПИДа обнаружили в Патпонге?

– Кто знает? – ответил Бобби с английским акцентом. Голос его звучал раздраженно, устало и скучающе. Ни один англичанин по имени Роберт не любит, когда американец называет его Бобби.

– Ты же работаешь в «Пост», черт тебя подери. Конечно, ты знаешь. Кто-нибудь знает. – Но Джек ничего не добился и поэтому изменил линию атаки. – Ладно, по крайней мере, ты знаешь, можно ли подцепить его, когда трахаешь в рот?

Роберт посмотрел на свое пиво и слегка вздрогнул от изумления. Он заменил выражение «трахать в рот», вставленное в статью о СПИДе, на «минет». И они с редактором обсуждали, не могут ли читатели Бангкока подумать, что можно заразиться СПИДом через пасту или равиоли. Спор закончился компромиссом, и он написал «оральный секс».

– В рот? – переспросил Роберт.

– Да, я могу получить СПИД в Патпонге, если трахну в рот?

– Забавно, что спрашиваешь. Я только что закончил править статью об этом. Очевидно, в других городах мира ответ будет «да», – сказал Роберт. – Но мужчины в Патпонге в возрасте от девятнадцати до сорока лет обладают иммунитетом.

На лице Джека появилось стандартное выражение «я знаю, что меня надули».

– Ладно, тогда как насчет «ручной» работы?

– Зависит от того, где эта рука побывала, не так ли?

Кальвино пил скотч, втягивая его сквозь зубы, и просматривал список имен тех членов клуба, которые отдали Бену Хоудли свои деньги. Он сделал несколько телефонных звонков. Затем позвонил Бартлету, который сказал: «Чанчай дал мне замечательное интервью; тебе стоило тогда остаться и послушать».

Винсент просмотрел справочник клуба и запомнил фотографии каждого из членов клуба инвестиций. Он обладал способностью запоминать имена и лица. Всегда имелся какой-то маленький изъян или дефект, который вызывал в памяти лицо человека подобно мысленному бумерангу. Такая способность давала преимущество в его работе. Он всегда помнил имена, и людям это нравилось, потому что заставляло их чувствовать свою особую роль в жизни Винсента Кальвино. Тогда как в действительности они были всего лишь очередными подозреваемыми, которых он хотел расспросить подробнее.

Сыщик увидел двух членов инвестиционного клуба Бена за одним столиком. Пэту Крейну было лет тридцать пять, на правом ухе у него было две коричневые родинки. Шесть месяцев назад Кальвино расспрашивал его о смерти Джеффа Логана. Пэт Крейн видел Винсента у стойки бара, но он его забыл. В справочнике клуба говорилось, что Крейн работал внештатным корреспондентом нескольких газет западного побережья. Шея у него была закутана белым полотенцем из спортзала. Это полотенце было фирменным знаком одного журналиста, которого убили, когда тот освещал военный переворот в Таиланде, и Пэт решил, что легче жить в легенде другого человека, чем создать свою собственную. Он носил рубашку-сафари, зеленые хлопчатобумажные брюки и кроссовки «Найк», стоившие около ста пятидесяти долларов.

Напротив него за столом сидел Микки Норман, ирландец лет сорока, который был корреспондентом одной из лондонских ежедневных газет. Микки одевался, как бывший рабочий автозавода центральных графств Англии, который уже полгода живет на пособие по безработице. Он будто заявлял о своей классовой принадлежности покрытым пятнами, потрепанным воротником сорочки, заплатками на джинсах и двухдолларовыми кроссовками. Его можно было принять за террориста из ИРА в отпуске. Они жаловались друг другу на загрязнение окружающей среды, дорожные пробки и поразительное отсутствие интереса своих газет к последним событиям в Юго-Восточной Азии. Кальвино думал, что им уже и раньше доводилось вести подобные беседы. Их разговор вызывал ощущение, будто члены клуба изображают общение ранним вечером в надежде на то, что немного позже случится нечто значительное, что придаст их жизни какой-то смысл. Это был перекресток, где мечты сталкивались с карьерами. Кто-то принял решение пойти по другому пути в жизни, но лишь обнаружил, что это тот же самый путь. Такую пилюлю трудно проглотить. Что еще им оставалось делать в пятницу вечером, кроме того, чтобы болтаться здесь и пытаться вернуть то очарование, которое, как они верили прежде, гарантирует им жизнь внештатного журналиста в Бангкоке?