Дом-фантом в приданое

— Да.

— И встали потому, что вот та девушка к вам в гости пришла, да?

— Да.

— А пришла она за тем, чтобы вам песню спеть, и для этой цели принесла с собой гитару?

— Да.

— А у вас, значит, так принято, по соседям с утра пораньше в нижнем белье ходить и песни играть, да?

— Да.

— И значит, мужика этого вы как увидели на площадке, так с перепугу его по башке — тюк! Да?

— Да. То есть нет, нет! Я же говорю вам, что мы его увидели уже мертвого, он на нас… упал! Прямо с площадки! — вспомнив, она чуть не заплакала. — Что вы ко мне пристали, а?

— Это не я к вам пристал, — ответил милицейский очень серьезно, — это вы мне тут сказки рассказываете и думаете, что я вам поверю! Куда орудие дела, говори, шалава! — вдруг заревел он так, что Олимпиада Владимировна отшатнулась. — Куда дела, говори, ну!!

Так уж получилось, что Олимпиаду Владимировну никто и никогда не называл шалавой, и теперь она вдруг поняла, что этот человек почему-то считает себя вправе так громко и так гадко кричать и еще почему-то чувствует себя хозяином положения, а она совсем никто, просто какая-то букашка, козявка, шалава, и ему нет никакого дела до того, что она может обидеться или заплакать!..

Она смотрела на него и решительно не знала, что теперь делать. Как теперь жить — после того, как он заорал и назвал ее шалавой.

— Ну вот что, — Люсинда Окорокова вдруг вскочила с места, кинулась к милицейскому и уперла руки в боки. — Будешь тут орать, так я тебя живо к порядку призову! Ты че, решил, что если тута с тобой интеллихентно базарят, так тебе все можно, да? — Она так и сказала «интеллихентно» и еще губы скривила презрительно. — Я те щас покажу базар! Щас тута в одну минуту весь ОМОН с Выхинского рынка будет, мало не покажется! Если те че надо, спрашивай, как человек культурный, а если ниче не надо, то и выметайся отсюдова и не приходи, пока не придумаешь, че спросить! Понял, нет?

Милицейский смотрел на нее, вытаращив глаза, даже позабыл про сигарету, которую курил.

Люсинда Окорокова вырвала бычок у него из пальцев и затолкала в чашку, из которой они давеча так вкусно попивали кофе. Милицейский проводил бычок глазами.

— И не кури тута! Ты разрешения спросил? А не спросил, так и вали курить на площадку!

— Во разошлась-то, — осторожно сказал кто-то из прихожей, — разошлась, да, товарищ лейтенант?

— А мы никого не убивали, по голове не тюкали, и вообще! Мы кофе пили, а потом Липа на работу собралась, потому что ей позвонили!

Словно в подтверждение того, что «звонили», в прихожей пронзительно зашелся телефон, так что милицейский подпрыгнул на стуле и пробормотал:

— Ничего себе звоночек…

Это была Марина Петровна, и она осведомлялась, почему Олимпиада до сих пор не прибыла на работу, хотя ее «вызывали».

— Марин, — заговорила Олимпиада, а все на нее смотрели, — у нас тут небольшое ЧП в подъезде, сейчас мы все уладим, и я приеду.

— ЧП? — переспросила начальница холодно. — Что за ЧП может быть в подъезде и какое оно имеет к тебе отношение? Ты обещала приехать, я уже два часа жду, а у тебя что-то там такое в подъезде!..

— Убийство, — сказала Олимпиада Владимировна с некоторым злорадством. — А больше ничего.

— Что-о? — протянула начальница, растерявшись. — Что такое?!

— Можно мне трубочку? — сладким голосом попросил внезапно оказавшийся рядом милицейский и, не дожидаясь ответа, протянул руку. — Старший лейтенант Крюков, убойный отдел. Кто говорит?

Олимпиада стояла рядом и живо представляла себе, что сейчас происходит с Мариной Петровной и что произойдет с ней, Олимпиадой, когда она приедет на работу.

Лучше было не представлять.

Она вернулась в комнату, где вытянувшаяся в струнку в кресле Люсинда пыталась делать ей какие-то знаки, которых она не понимала, махнула на нее рукой и, брезгливо морщась, унесла на кухню чашки, в одной из которых был окурок. Старший лейтенант все говорил.

— Чего там, а? — свистящим шепотом вопросила Люсинда. — Чего там творится-то?

— Не знаю, — тоже шепотом ответила Олимпиада Владимировна и заправила за ремень вылезающую блузку. — Парамоновых допрашивают, кажется.

— Во дела, а? — с восторгом выдохнула Люсинда. — Во история, а?!

— Ужас какой-то, — сказала Олимпиада Владимировна. — Ужас и кошмар. Мне на работе попадет, и Олежка должен приехать!

Люсинда в кресле подвинулась в ее сторону и сказала, радостно блестя глазами:

— А ты говорила, что детективов в жизни не бывает! Вот тебе и не бывает!

Олимпиада возмутилась:

— Господи, что ты несешь, Люська! Ты только послушай, как он с нами разговаривает, будто мы… мы… будто он нас подозревает!

— А он нас подозревает, — с удовольствием согласилась Люсинда.

Детективчик получился первый сорт — милиция приехала, все соседи высыпали, всех допрашивают, и труп она нашла, она первая, целая история вышла, а намечался самый обычный, унылый и серый день! Правда, соседа немножко жалко, был он смирный, работал на заводе «Серп и Молот», выпивал умеренно и занимался «радиолюбительством» — у него в квартире был целый склад барахла, лампочек каких-то, проволочек и прочей чепухи. Люсинда видела, когда приходила убираться, и тогда же узнала, что он радиолюбитель. В прошлом году он проводил в армию сына Серегу, который был похож на Костика, славшего «военные приветы из далекого города Архангельска», и стол на проводы собирала тоже Люсинда.

Соседа жалко, но детектив ей очень нравился, и она этого стеснялась. Липа-то вон как сердится, глазищами сверкает! Интеллигентка, даже возразить как следует никому не умеет, зато ей, Люсинде, палец в рот не клади, она «бойкая девчонка», ей об этом весь Ростов говорил!

Из прихожей вернулся милицейский, сел на стул, отчего стул скрипнул и покачнулся, уперся ладонью в коленку и вдруг спросил:

— А напротив кто живет?

— Никто не живет, — ответила Олимпиада Владимировна. — Хозяева умерли давно, я их почти не помню.

— А вы давно тут проживаете?

— Всю жизнь! Мы с бабушкой жили, а потом она умерла, и я осталась одна.

— Что можете сказать про потерпевшего?

— Господи, ничего я не могу про него сказать! Мы все друг друга знаем в лицо, дом-то маленький! Он жил с сыном, сын сейчас в армии, забыла, как его зовут.

— Серегой зовут, — подала голос Люсинда. — В прошлом году проводили.

— Потерпевший выпивал?

— Мы с ним не выпивали! — опять встряла Люсинда. — А потому знать не можем! Ну, выпивал, конечно, но сильно никогда не пил!