Дом-фантом в приданое
Шрифт:
— Черт знает что, — пробормотал старший лейтенант Крюков, — в субботу утром на мою голову!..
Тут его позвали на лестницу, и он вышел, и Олимпиада с Люсиндой опять остались одни.
— Мне на работу надо, — с тоской сказала Липа, — и что он там начальнице наговорил, страшно подумать!..
— Да ладно, разберешься, чего там!
— И кто мог его… по голове? — Олимпиада перешла на шепот. — У нас же тут все свои, чужих никогда не бывает!
— Может, он собутыльников каких привел?
Олимпиада пожала плечами.
В проеме возник
— Вы меня? — спросила Олимпиада Владимировна, стараясь держаться «достойно», хотя сердце ушло в пятки.
— Вас, вас, кого же!..
Они опять переглянулись, и Люсинда вскочила с кресла, выражая готовность следовать за Липой туда, куда ее поманил милицейский, хоть в острог!
Олимпиада Владимировна вышла в собственную прихожую, где было сильно натоптано, накурено и очень холодно, потому что с лестницы дуло немилосердно, и как будто споткнулась взглядом о лежащее на полу тело.
Теперь это было именно тело, кое-как прикрытое черной клеенкой, а не человек с мучительно задранным подбородком.
— Господи, — сказала Олимпиада и прикрыла рот рукой. — А нельзя его… вынести?
— Всему свое время, — сказал милицейский загадочно. — Пройдите, пройдите туда!..
Туда — означало на лестницу, где все смолкло, когда она появилась, только где-то в отдалении тявкала парамоновская собака по кличке Тамерлан.
— А как же ваши соседи говорят? — не очень понятно спросил старший лейтенант. — А вы сказали — никто не живет!
— Где? — не поняла Липа.
— Напротив. Вот здесь. Ваши соседи говорят, что живет!
— Кто?! — поразилась Олимпиада. — Никто там не живет! Никого там нет! В тех квартирах живут Парамоновы и еще студент, Володя, я не знаю его фамилии. Или знаю?…
— Так знаете или не знаете?
— Нет! — почти крикнула Липа. — Не знаю!
— И где он сейчас, тоже сказать не можете?
— Конечно, не могу! Я же за ним не слежу! А напротив никто не живет, это я вам точно говорю!
Парамоновы вылупили глаза и затараторили, как из пулемета застрочили:
— Как нет?!
— Конечно, живет!..
— На той неделе въехал!..
— Я сама видела! Еще коробки все носили!..
— И на лестнице третьего дня встретились!..
Это была какая-то ерунда, и Олимпиаде Владимировне показалось, что она сошла с ума.
— Никто там не живет! — перекрикивая соседей, завопила она. — Когда-то жили, а потом никого не стало, это еще при бабушке было!
— Да не верьте вы ей!
— Товарищ милиционер, вы нам верьте, мы-то знаем!..
— Он третьего дня полез… — кричала Парамонова, тыча в мужа пальцем.
— …снег с крыши скинуть, его там тонну навалило! Вот я и полез, а тут этот идет!
— Важный такой, по сторонам не глядит…
— … а я ему кричу, поберегись, мол, а он на меня ноль внимания и эту свою поставил…
— …прям в крыльцо въехал…
— Ти-ха! — гаркнул старший лейтенант Крюков. — Всем молчать!
Парамоновы разом замолчали и уставились на него
преданно и умильно, как прихожане на икону Спаса Нерукотворного.— Да что вы их слушаете, товарищ милиционер, — вступила Люсинда Окорокова из-за спины Олимпиады, — они вам наговорят!..
— А у этой регистрацию надо проверить!
— Она приезжая, и у нее…
— Вот паразиты! — закричала Люсинда. — Регистрацию им! А хрена моржового не надо?!
— Ти-ха! — опять гаркнул лейтенант. — Что за… твою мать!
Он прошагал через площадку — все расступились — и решительной рукой нажал белую пупочку звонка на соседской двери.
Все замерли, как в последнем акте «Ревизора», замерли и прислушались. Ничего не было слышно, звонок словно канул в бездну, и лейтенант нажал еще раз.
— Может, не работает? — предположил тот, что разговаривал с Парамоновыми.
— Откуда я знаю!
И опять нажал.
В этот момент широко распахнулась дверь, которая на памяти Олимпиады лет восемь не открывалась, и на пороге предстал человек.
Это было так неожиданно и так странно, что всех качнуло назад, к открытой двери Олимпиадиной квартиры, на пороге которой лежал труп, прикрытый черной клеенкой.
— Вы ко мне? — весело удивился человек напротив. — Прошу заходить.
— Вы… кто? — пробормотала совершенно уничтоженная Олимпиада Владимировна. — Откуда вы взялись?
Тут она замолчала, потому что вдруг сообразила, что сейчас начнет, как Парамонова, кричать, что она его не знает и никогда не видела, и надо бы проверить у него регистрацию, и как вы можете мне не верить, товарищ военный!
— Старший лейтенант Крюков, — пробормотал милицейский и заглянул открывшему за спину. — Документики ваши, пожалуйста.
Странное дело, но человек не стал ничего спрашивать и выяснять, он чуть-чуть отступил в глубь своей квартиры — Парамоновы вытянули шеи, — покопался возле вешалки и подал книжечку зеленого цвета.
Старший лейтенант открыл и цепко глянул сначала в нее, а потом в лицо подавшего.
«Дипломатический паспорт», — подумала Олимпиада Владимировна.
«Зеленый какой-то, небось регистрации нету!» — подумала Люсинда Окорокова.
«Мусульманин! — подумали Парамоновы хором. — Террорист и бандит, господи прости, принесло его на нашу голову, как бы чего не вышло!»
«Е-мое», — подумал старший лейтенант.
— Добровольский Павел Петрович?
— Истинно так, — по-старинному ответил человек и по-старинному же поклонился.
Почему-то и в ответе, и в поклоне Олимпиаде Владимировне почудилась насмешка, хотя человек был очень серьезен, насуплен даже, и не думал улыбаться.
— Вы… давно здесь проживаете?
— Да как вам сказать… Неделю примерно. Но я не живу здесь постоянно.
— А где вы постоянно проживаете?
Человек пожал плечами и сказал словно нехотя:
— В Женеве.
Тут на лестнице, в теплом и дружеском соседско-милицейском кругу, произошло некоторое смятение чувств, а также разброд и шатания.