Дом голосов

Вместо этого она глубоко затянулась сигаретой и сказала:

— Ваш сын никогда не зовет вас ночью потому, что у него под кроваткой прячется чудовище?

Хотя для него и было нестерпимо, что Ханна опять приводит в пример его семью, Пьетро Джербер кивнул, стараясь, чтобы это выглядело примирительно.

— Чтобы успокоить его, вы, как хороший, храбрый папа, наклоняетесь, проверяете и показываете ему, что бояться нечего, — убежденно продолжала Ханна. — Но, поднимая покрывало, и вы испытываете тайную дрожь, представляя себе на одно мгновение, что все может оказаться правдой… Вы же не станете это отрицать?

Хоть Джербер и был человеком крайне здравомыслящим, он отрицать не мог.

— Хорошо, на сегодня хватит, — объявил он, кладя конец встрече. — Продолжим завтра, в тот же час, если вас устраивает.

Ханна ничего не сказала. Но перед тем, как попрощаться, жестом заядлого курильщика быстро облизала большой и указательный палец и погасила кончик «Винни», будто раздавила головку насекомого. Сигарета испустила коротенький столбик дыма. Убедившись, что она погасла, вместо того чтобы положить ее в пластилиновую пепельницу, которую дал Джербер, Ханна вынула из сумки скомканный листок, завернула в него окурок и бросила в корзинку, стоявшую в углу комнаты.

Пьетро Джербер проследил взглядом параболу, которую описал бумажный шарик, прежде чем присоединиться к прочему мусору.

Ханна это вроде бы заметила, но ничего не сказала. Напротив, она, видимо, и хотела возбудить его любопытство.

— Что ж, хорошего дня, — сказала она, покидая мансарду.

Пьетро, чувствуя себя идиотом, подождал, пока хлопнет входная дверь. Невероятно, что я повелся на такой банальный трюк, — сказал он себе. Покачал головой, посмеялся над своей наивностью, пряча под смехом всю свою досаду. Потом встал с кресла и не торопясь направился к мусорной корзинке. Заглянул туда, даже предполагая, что, одураченный ловким фокусом, ничего там не найдет.

Но скомканная бумажка лежала на месте.

Он протянул руку, чтобы забрать листок. Схватил, стал разворачивать, в уверенности, что с этого момента многое изменится.

Но ему было необходимо знать.

Листок в самом деле был вырван из его блокнота. И чернила, которыми было написано слово, затем зачеркнутое каракулями, были из той самой авторучки, пользоваться которой он никому не давал.

Вот только печатные буквы обозначали не имя ИШИО.

Но — АДО.

9

— Ну и как вы ее находите?

— Вид запущенный, много курит, и я заметил, что у нее дрожат руки, хотя и не спросил, принимает ли она лекарства.

— Мне она говорила, что какое-то время пила золофт, но потом бросила: слишком много побочных эффектов, — сообщила Тереза Уолкер.

В Аделаиде было полдесятого утра, а во Флоренции полночь. Сильвия и Марко спали в своих постелях, и Пьетро Джербер в кухне старался говорить потише, чтобы их не разбудить.

— Она вам сказала, где остановилась и сколько времени собирается пробыть во Флоренции?

— Вы правы, я должен был это выяснить. Так и сделаю.

Последние четверть часа психолог излагал по-английски странный рассказ Ханны Холл о ее детстве.

— Было что-то, что вас особенно поразило, доктор Джербер?

— Пару раз Ханна намекнула на пожар, — вспомнил он, перекладывая мобильник к другому уху. — Во время сеанса она именно упомянула «ночь, когда случился пожар».

В ночь, когда случился пожар, мама дала мне выпить водички для забывания, поэтому я ничего и не помню…

— Я об этом ничего не знаю, — сказала коллега. — Мне она не говорила.

— Странно, а мне заявила, что ищет ответы в гипнозе именно из-за этого повторяющегося сна.

— Сон может быть связан с каким-то событием из прошлого, чем-то, что наложило на нее отпечаток.

Джербер как раз и думал о некоей цезуре, паузе между до и после.

— Женщина говорит о детстве как о блоке, отъединенном от ее последующего существования… Кроме того, с Ханной Холл она отождествляет себя только с десятилетнего возраста. Будто бы женщина и девочка — не один и тот же человек, а две разных личности.

— Наверное, пока вы углубляетесь в ее прошлое там, в Тоскане, я могла бы что-то выяснить о ее австралийском настоящем, — предложила Тереза Уолкер, не дожидаясь его просьбы.

— Отличная мысль, — согласился Пьетро.

В самом деле, они ничего не знали о пациентке, кроме того, что она содержала себя, время от времени делая переводы.

— Я знаю одного частного детектива, — заверила Уолкер. — Попрошу его провести небольшое расследование.

— Надо попробовать связаться с настоящими родителями женщины, — заявил Джербер. — Если они еще живы, разумеется.

— Полагаю, нелегко будет выйти на них через двадцать лет.

— Да, вы правы.

Кто знает, что с ними сталось? Джербер вспомнил об их решении вести одинокое существование в отдаленных местах, об их постоянных передвижениях, о жизни, полной превратностей.

Мы держимся подальше от мира, надеясь, что и мир будет держаться от нас подальше.

— Они выбирали точку на карте и шли туда, держась, однако, поодаль от «черных линий и красных кружков».

— От автострад и населенных пунктов, — перевела коллега. — Почему?

— Понятия не имею, но Ханна убеждена, что жизнь ее была сплошным приключением и что родители облегчали бремя лишений, превращая всякое неудобство в игру, специально для нее придуманную… Все более-менее в духе Нью-Эйдж [4] : отец ходил на охоту с луком и стрелами, а мать проводила странные обряды, чистила ауру и тому подобное.

— Дело было в девяностые годы: какой-то анахронизм, — скептически заметила Уолкер.

— В нашу первую встречу Ханна упомянула о призраках, колдуньях и живых мертвецах; кажется, она твердо убеждена в том, что все они существуют в реальности.

4

New Age (букв. «новая эра») — общее название совокупности различных мистических течений и движений, в основном оккультного, эзотерического и синкретического характера. Эта идеология достигла наибольшего расцвета на Западе в 1970-х годах.

Стало быть, это нормально, что родители привязали мне колокольчик к щиколотке, чтобы забрать меня из земли мертвых.

— Меня не слишком беспокоит семья с причудами или суеверия, — заметила Уолкер. — Но заставляет задуматься история с именами.

Тереза Уолкер была права: то, что Ханна Холл в детстве много раз меняла имя, наводило и Джербера на размышления.

Идентичность формируется у человека в первые годы жизни. Имя — не просто ее часть, это ее стержень. Оно становится магнитом, к которому притягиваются все особенности, определяющие нас и делающие в каком-то смысле уникальными. Включая внешний вид, особые приметы, вкусы, нрав, достоинства и недостатки. В свою очередь, идентичность лежит в основе того, что мы называем индивидуальностью, определяет ее. если трансформировать первую, вторая рискует деградировать во что-то опасно неопределенное.