Дом Хильди Гуд

Все начали играть с Грейди. Он в таком милом возрасте: и ходит, и говорит, и всех очаровывает.

Нэнси требовала от него повторить все буквы в алфавите, которым она его научила. Потом начала:

— А это кто? — И показала на Майкла.

— Папа, — радостно отозвался Грейди.

— А это кто? — Она показала на Билла.

— Деда.

— Правильно. Деда, слышишь, что Грейди говорит?

— Мм-м-м, — согласился Билл, поворачиваясь и подмигивая Грейди, прежде чем снова уставиться в телевизор.

— А это кто? — спросила Нэнси, указывая на меня. Грейди уже отвлекся на стопку галет на сырной тарелке, стоявшей перед ним на кофейном столике.

— Грейди, кто это? — повторила Нэнси, пытаясь заставить Грейди посмотреть на меня. Она хотела развернуть внука, но он вырвался из ее рук и сунул галету в рот. Потом потянулся за сыром бри.

— Нет, Грейди! — закричала Нэнси, схватив его и убирая прочь от соблазнительной тарелки, полной смертельных молочных продуктов. — Пойдем посмотрим, что мамочка тебе приготовила. Только сначала поцелуй бабушку Хильди.

Грейди ревел по сырной тарелке, и когда Нэнси поднесла его ко мне, тряс головой и кричал:

— Нет, нет, нет, нет!

— Он всегда спросонья немного капризничает, — улыбнулась Нэнси.

— Знаю, — сказала я сквозь зубы. Честно, не будь у нее на руках мой внук, влепила бы ей по лицу. Можно ли быть более ужасной бабушкой для Грейди? Никогда не любила Нэнси Уотсон. Дуреха. Если она не сидела с Грейди, то занималась «альбомами» — такое у нее хобби; Тесс часто подсовывает мне приторные альбомы, посвященные Грейди, — похоже, Нэнси выпускает по альбому в неделю. Я улыбаюсь, когда Тесс листает передо мной страницы, и говорю что-нибудь вроде «надо же, столько времени уделять всему подобному!». Или «Наверное, лучше бы здесь были одни фото, без сердечек, вырезанных медвежат и прочего». Новейшее изобретение Нэнси в деле альбомострое-ния заключалось в «пузырях», выходящих из головы Грейди. Подразумевалось, что это смешно. Например, Грейди, завернутый в полотенце после купания, — и пузырь с надписью «А-а-ах, еще один день в спа!» Я старалась сохранять каменное лицо, когда Нэнси или Тесс подсовывали мне альбомы. Наверняка сами они содрогались от хохота, тыкали в фото пальцами и кивали, переворачивая страницы.

Обед все не начинался. Голова раскалывалась. Я пришла к выводу — в течение последних недель, — что нужно переходить с красного вина на белое. От красного ужасно болит голова. Я читала, что тут дело в танинах. Они так действуют на некоторых — вызывают головную боль.

Мы целую вечность болтали со Скоттом, и наконец пришла пора садиться за стол. Эмили открывала на кухне вино.

— Мама! Ты что будешь? — спросила она.

Меня подмывало попросить пакетик сока Грейди. Я чувствую себя инфантильной (этому слову учат в клинике), когда меня спрашивают, чего бы я хотела выпить. Я заметила, что Билл и Нэнси улыбаются мне ужасно покровительственно.

— Скотт, сделай мне еще «Невинную Мэри», — попросила я.

Он смешал мне невинное питье.

Питье для озорных девочек, которым отказано в праве пить взрослые напитки.

Скотт протянул мне стакан, а потом мы все понесли на стол индейку и гарнир: картофельное пюре, брюссельскую капусту и горошек, тыкву и специальные макароны без клейковины — единственное блюдо из ограниченной диеты Грейди, которое он соглашался есть.

Началась обычная беготня — искали соусник, выясняли, какая из солонок работает, пытались определить, откуда запах горелого, — и в конце концов я осталась на кухне одна со своей «Невинной Мэри». Когда все расселись, выяснилось, что Тесс забыла поставить пироги в духовку.

— Я поставлю, — сказала я, поворачиваясь кругом. Я одна еще не села. Поставив в духовку яблочный и вишневый пироги, я плеснула чуть-чуть водки в «Мэри». Немного. Но и не слишком мало. Право слово, День благодарения — тяжелое испытание для трезвого. Нужно расслабиться.

Я уселась, Билл Уотсон прочитал молитву, и мы, подняв бокалы, чокнулись друг с другом. Я глотнула своего напитка. Я не пила ничего, кроме вина, с тех пор, как снова начала пить. По мне, все-таки вино — не совсем питье. Вот водка, решила я после второго глотка, это да.

Ну и что?

Мы пытались скормить Грейди кусочек индюшки. Скотт и я уговорили Тесс поставить высокий стул Грейди между нами. Я собралась дать внуку немного картофельного пюре, но Майкл воскликнул:

— Нет, Хильди! В пюре масло и молоко.

Я перехватила взгляд Скотта над головкой Грейди, и мы оба едва не рассмеялись. У Скотта дрожат ноздри, когда он сдерживает смех, на это просто невозможно смотреть. Отвернувшись, я кашлянула в салфетку, на глаза навернулись веселые слезы. Майкл рявкнул так, словно я норовила скормить ребенку ложку мышьяка.

Эмили повеселила нас историей про свою соседку, которая пыталась найти парня через Интернет. Мы хохотали, как безумные. Эмили очень, очень веселая. Это у нее от Скотта. Я пошла налить себе еще «томатного сока». И снова сделала «Мэри» для взрослых. Когда я села за стол, Грейди начал барабанить ладошками и мычать, и я заметила:

— Знаете, по-моему, у Грейди врожденный дар к музыке.

— Мама, только подумать! — обрадовалась Тесс. — Именно так. Я только на днях об этом кому-то говорила.

— Разумеется, — подтвердил Скотт. — Грейди, какие песни ты знаешь?

Майкл и Тесс пытаются пичкать сына песнями из детских передач. Все уже приканчивали по второму бокалу вина и принялись дразнить их, что это глупая музыка.

— Я научила его нескольким хорошим песням, — сказала я. — Песням, которые мы с папой пели вам, девочки…

— Прекрасно. Грейди, наверное, учит песни «Грейт-фул дэд», — скривилась Эмили.

— Что? — сердито воскликнули мы хором со Скоттом; словно в старые времена, когда были только Скотт, Тесс, Эмили и я.

— Я всегда ненавидела «Грейтфул дэд», — заявила я, отхлебнув «сока», и засмеялась.

— И я… — сказал Скотт. — Грейди, вот песня великой Нины Симон…

— Папа, нет! — взвизгнули одновременно девочки. Я чуть не захлебнулась от хохота, представив, что Скотт исполняет Нину Симон в присутствии Уотсонов.

— Нет, — сказала я, наконец. — Грейди любит Саймона и Гарфункеля. Мы выучили «Ярмарку в Скарборо».

— Правда, Хильди? — спросил Скотт, ласково улыбнувшись мне. — Спой. Спой ему сейчас.

— Нет, — засмущалась я.

— Давай, мам, — сказала Эмили.

— Я не могу одна. Там на несколько голосов.

— Папа… — взмолились девочки.

— Ушам не верю. Вы терпеть не могли, когда мы пели вместе, — засмеялась я.

— Неправда! — заявила Тесс.

— Мы терпеть не могли, только когда вы пели в машине, — добавила Эмили.

— Это и правда ужасно. Не надо петь, — сказала Тесс.

И конечно, мы запели. Мы пели замечательно. Мы пели, улыбаясь друг другу через головку Грейди, которая вертелась то к Скотту, то ко мне, то снова к Скотту. Мы взяли несколько фальшивых нот, Скотт путал слова, но, дойдя до припева, мы сделали его правильно. Вышло очень мило. Невообразимо прекрасно. И в конце Грейди заколотил ладошками по подносу своего высокого стула, лг Еще, — сказал он. — Еще!