Дом Хильди Гуд

И что? Почему он так на меня смотрит? Тоже думает, что я виновата в исчезновении Джейка?

— Я понятия не имею, где Джейк. Я всю ночь была дома и не представляю, что с ним случилось, — сказала я, глядя на сигарету. Еще раз затянулась, потом бросила окурок в недопитый кофе.

— Понимаю. Хильди, я хочу знать, что с Элизой и Сэмом все будет хорошо. Я приехал спросить, могу ли я рассчитывать на ваше благоразумие, могу ли доверять вам.

— Разумеется.

— То есть что бы ни произошло, я могу рассчитывать, что вы никому не расскажете об отношениях между Ребеккой и мной?

— Питер, зачем ты опять спрашиваешь? Следует думать о более серьезных вещах. Патч и Кэсси действительно с ума сходят от беспокойства. Мне нужно к ним подъехать.

Я встала, чтобы сделать свежий кофе, но пришлось ухватиться на секундочку за спинку стула.

— Вчера вечером я говорил с Ребеккой. Она знает, что мы переезжаем, и она… пригрозила, что расскажет о нашем романе, если мы не передумаем. Это конец моей карьере и конец моей семье. Я потеряю работу, не смогу оплатить школу сына…

— Я не говорила ей, если ты об этом, Питер.

— Знаю, Хильди. Похоже, хранить секреты в нашем городе почти невозможно, но вам это удается. Думаю, вы храните секреты, когда вам надо.

— Я храню секреты, — отрезала я.

Ох, моя голова.

— Я только хочу, чтобы вы пообещали. Не для меня, даже не для Элизы и Сэма. Для самой же Ребекки. Зачем втягивать в это дело ее мужа и детей? Когда меня не будет, она наверняка ничего не скажет. Так что чем раньше я уйду, тем лучше. Я уезжаю сегодня, Хильди. Только решил заглянуть попрощаться и убедиться, что могу на вас рассчитывать.

— Питер, Ребекка привыкла получать все, чего хочет. Вряд ли ваш отъезд из города сегодня ее удовлетворит.

Он называет себя психиатром и почти ничего не понимает? Впрочем, Питер всегда был немного странным. Говорят, все психиатры странные. Наверное, поэтому они и идут в профессию: чтобы найти ответы, чтобы заполнить пустоты в собственной израненной душе.

Кофейник пришлось держать двумя руками, чтобы не расплескать воду.

— Так или иначе, можешь рассчитывать на меня, Питер.

— Хильди, почему вы дрожите?

— Я не дрожу. — Я включила кофеварку, вернулась к столу и села напротив Питера. Я посмотрела на него и отодвинулась к спинке стула. Да, я говорила про фокусы, но на самом деле я умею понимать намерения и некоторые мысли людей. Все это могут, этому можно научить, как меня научила тетя. Я училась, глядя на нее. Я видела, как она прокладывает взглядом дорожку сквозь воздух, — и, если в комнате вспыхнет пожар, она не заметит, настолько она погружалась в подсознание клиента. Стертые воспоминания, желания, страсти — она видела их в глазах в ответ на вопросы; секреты и фантазии — она видела их в дрожании век или биении жилок на виске. Мелкие мысли — словно шепот, но сильные чувства — любовь, ненависть, счастье, страх — почти невозможно сдержать во время чтения. Если в человеке таится зло, он кричит о нем своими мыслями, которые почти затмевают слова.

— Хильди, мне не нравится, как вы выглядите, — сказал наконец Питер, и я расслышала его слова за шумом гнева и отчаяния. — Вы как будто задумали что-то… что-то безумное.

Но я читала другое, ясно и отчетливо: безнадежность и… Ненависть? Нет. Смерть. У него на уме смерть. Мне пришлось отвести взгляд. Он и сам умеет читать. Не надо, чтобы он видел мой страх.

— Может, вам принять что-нибудь, Хильди? Вот, у меня есть «ксанакс», мягкое успокоительное. Давайте я налью вам воды.

Питер пошел к стойке и начал открывать шкафчики.

— Где у вас стаканы? А, нашел…

Я слышала, как он налил воду в стакан, затем поставил стакан передо мной, а рядом положил маленький пузырек с белыми таблеточками.

— Нет, спасибо, — сказала я. — Я прекрасно себя чувствую.

— Хильди, я чувствую алкоголь. Вы явно вчера много пили. Примите таблеточку. Поможет расслабиться. Я сам уже пару выпил.

Питер смотрел на меня, и я быстро отвела взгляд.

— Я же сказала, я не пью таблетки.

— Иногда нужно. Когда врач говорит. Хильди! Хильди, вы слышите меня?

Я взяла пузырек и прижала к груди, чтобы таблетки не гремели в дрожащей руке.

— Хильди, у меня вчера был такой кошмарный вечер…

— А что? — спросила я. — Что ты делал?

— Я подумал, что Ребекка может прийти сюда, после того безумного звонка. Хотел поговорить с вами. С вами обеими. Когда приехал, вашей машины не было. Где вы были вчера вечером, Хильди?

— Беседовала с деловыми партнерами. А тебе зачем? — Я заплакала. Глаза наполнились слезами, потекли сопли, салфетка превратилась в мокрую массу, зажатую в кулаке. Какая-то из собак вдруг проскакала по полу гостиной.

— Прекратить! — завопила я. Потом сказала Питеру: — Извини.

Нет ответа.

— Питер?

Я огляделась. Куда он пропал?

У меня в сумочке лежали салфетки, и я, сняв сумочку со спинки стула, начала в ней копаться. И тут почувствовала, что Питер навис надо мной.

— Что ты делаешь? — воскликнула я, разворачиваясь на стуле.

Он смотрел на меня сверху вниз, и я снова читала смерть в его глазах.

«Смерть. Смерть. Смерть». Эта мысль пульсировала в воздухе вокруг меня, становилась громче и сильнее, стучала в унисон с моим сердцем.

Я вспомнила, как всего несколько дней назад он говорил, что уверен во мне. Как говорил мне, что уверен, что я не буду пить. Он не хуже меня умел заронить отрицательное внушение. Это все равно что сказать ребенку, что знаешь, что он не возьмет предложенную конфету. Попроси человека не думать о чем-то, и посеешь навязчивую идею. Неужели он зародил во мне идею, чтобы я напилась?

Он хотел «убедиться», что я никому не расскажу о нем и Ребекке. И как он собирался «убедиться»?

— Хильди, вам лучше принять лекарство. Вы меня беспокоите. Пожалуйста. Примите таблетку.

И тут я почуяла, как поднимаются волоски на шее — на «загривке», как говорила тетя; пальцы на руках и ногах стали неметь. Иногда тетя принимала для чтения очень злого человека (бывало, что и полного психа), и она говорила, что сразу чувствует их нестабильность — волоски на «загривке» встают дыбом, как только человек входит.

— Хильди, посмотрите на меня, — сказал Питер.

Я упорно глядела вниз, в стакан с водой. Я знала, что он умеет читать чувства, а страх прочесть проще всего — даже проще, чем гнев. Я шмыгнула носом, промокнула глаза мокрой салфеткой, потом снова начала копаться в сумочке, чтобы не поднимать глаза. Я и Ребекка стояли на его пути, были угрозой его будущему. Что он приготовил для нас?