Дом Леви

Женщины возвращаются в кухню – выразить соболезнование Тильде и сиротам. Сидят рядом с ней, на диване. На столе – гора телеграмм и писем скорбящих и гневающихся людей. Много денежных вспомоществований пришли Тильде – от профсоюзных организаций, заработная плата, подарок к Рождеству вместе с пожертвованием и соболезнованием от фабрики, деньги из разных областей страны. Фотографы слетелись и снимали вдову, темную кухню, старый диван, маленького Макса в кроватке, тряпки, которыми были законопачены окна, торчащие из щелей. Весь день и весь вечер женщины переулка помогали в кухне, варили, стирали, возились с детьми.

– Хейни твой, Тильда, был гордостью нашего переулка. И он доказал, что многого стоит.

– Но я-то, я – пустое место, – вздыхала вдова под треск швейной машинки, бесконечное стрекотание – днями, месяцами, годами давили ее ноги на педаль машинки, которую она так хотела, и колеса согнули ее спину, выбелили волосы, и стрекотание стало ритмом ее скорби. Она встает и входит в «салон» садится рядом с матерью. Она не плачет, она отдала сердце Хейни, и желтое лицо его в мигании свечей возвращает ей всю любовь.

* * *

У киоска Отто ведет спор от имени Хейни. Здесь горбун, долговязый Эгон, здесь Флора и Бруно, покинувшие прилавок, и Оскар, пришедший с друзьями и подругами, и много жильцов переулка, которые были свидетелями того ужасного утра. Все, кроме Пауле. Он исчез в эти дни из переулка, и вместе с ним Шенке, неизвестно куда пропавший. Отто уже охрип, и рядом с ним стоит жена его Мина с хмурым взглядом, придающим тяжесть его словам. Полицейские проходят мимо киоска, удивляются толпящейся массе людей, прислушиваются к разговорам.

– Прикуси язык, человече! Будь осторожен, тебе говорят.

– Ха, – горько посмеивается Отто, – речь идет о мертвом. Мертвецы вышли из вашего подчинения. Мертвецы единственно свободные в этой стране.

– Иисусе милосердный, – шепчет горбун, – в то утро, когда он вышел из трактира пьяным, стонала дверца печи, и евреи в черном, как исчадья Сатаны, шли по переулку. Я сразу понял, бесчинства стоят на пороге…

– Закрой рот, – шепчет рядом с ним Флора, – закрой рот и не напоминай то утро.

– Святая Мария! – смахивает слезу Эгон, – зачем Хейни это сделал? Из-за какой-то насмешки над ним, и всего-то ничего.

– Бросьте, люди. Человек восстал против мерзавцев, и его тут же убивают, – говорит косоглазый игрок в карты.

– На сволочей нет управы. Хочешь жить – держи язык за зубами, говорит безработный строитель.

– Дело романтическое, – размышляет вслух человек с большими прибылями, – во имя мести и чести открыть такой бой.

– Политика сбила с толку Хейни, пока не забрала его жизнь.

– Только бы мне намекнул, – провозглашает красавчик Оскар, – мы бы быстро свели счеты с этим одноглазым – одним махом: выбили бы ему второй глаз, и конец делу!

Множество друзей, которых привел Оскар, поддерживают его агрессивный тон, подмигивая, выдвигая плечи и подбородки.

– Заткнитесь! – кричит поверх их голов Отто. – Я говорю вам, лучше подняться в квартиру Хейни и отдать мертвому последний долг. Пусть идет каждый, кто еще честен душой и обладает достоинством. Кто из вас достоин того, чтобы пройти мимо гроба и не опустить взгляда, кто из вас, я спрашиваю?

Отто впивается тяжелым взглядом в стоящих перед ним людей и затем переносит его на пятый дом от киоска. И глаза всех тянутся за его взглядом. Женщины опускают глаза: Эльза шмыгает носом.

Она скорбит по Пауле, который тоже исчез из переулка.

Флора переминается с ноги на ногу, Бруно пускает клубы дыма из трубки. Горбун крестится, в глазах Эгона – слезы.

– Где вы были, – продолжает Отто, – когда он пал жертвой этого одноглазого, коричневого лгуна и обманщика где вы были, я хочу знать? Сидели в том же трактире и радовались радостью злодея, который подставил ловушку порядочному и достойному человеку? Там, вы убили его душу. Да…вы! Вы, я говорю вам. Вы уже забыли, ублюдки, что душа рабочего не выдержит позора и унижения. Негодяй утопил его мозг в спиртном и вложил ему в его уста слова во имя Гитлера. Твари, нашли дело! Хейни сын Огня заплатил жизнью за минуты слабости. Вы плачете по мертвому, которого оставили одного в жизни. Одинок он был в те моменты унижения, без друга, без чьей-то поддержки, и сам вышел мстить. В день пропащей забастовки пропал и он. А вы… хоть раз вышли всем переулком добром против зла, а не наоборот, как обычно в правилах ваших. Один в одиночку вышел он, прямодушный, против этого одноглазого мастера.

– Что ты швыряешь колючки в наши глаза, – выступает против Отто косоглазый игрок в карты, – как и Хейни, мы попались в его сети. Медом и молоком истекал язык мастера, и кто знал его истинную физиономию?

– Против этих людей нет уловок, – поддерживает его безработный строитель.

– Он выглядел, как порядочный человек, абсолютно порядочный, – говорит Флора.

– А-а-а, Флора? Специалистка по порядочности!.. Это не в твоей ли забегаловке оборвалась душа Хейни? Наш Хейни погиб, а ваш мастер…… он жив! Не может этакий мерзавец сгинуть в нашей благословенной стране. Еще вернется сюда эта сволочь в один из дней, еще появится в этих переулках, и вы снова попадетесь в его сети, я вас знаю! Полиция сообщила, что Хейни сразила шальная пуля. Люди, весь воздух этой страны полон шальными пулями, убивающими почему-то лишь достойных и чистых душой, – Отто вздымает кулак в небо Берлина, голубое и холодное, – люди, сейчас мы все как один возглашаем – «Наш Хейни! Наш герой!» Чей он, я вас спрашиваю? Наш, я говорю вам, тех, кто будут его помнить и никогда не забудут.

Отто вглядывается в лица слушателей: перед ним Флора и Бруно, горбун и долговязый Эгон, косоглазый картежник… Иисусе, перед кем он распинается? Перед теми, кто убил его собаку Мину, и убили Хейни. Миной началась вся эта мерзость и Хейни продолжилась. И где всему этому конец? Им он говорит, на них тратит слова?»

– Довольно, – швыряет Отто в их лица, – довольно разговоров. Идите себе ко всем чертям, идите!

Запирая киоск, Отто видит доктора Ласкера, возвращающегося домой, натягивает кепку на голову, надевает черную повязку и говорит Мине:

– Иди домой, Мина, а я пойду побеседовать с доктором.

Не успел Филипп снять пальто, как вошел к нему Отто, и опустился в кресло, усталый и обессилевший.

– Добро пожаловать, Отто.

– Благословен принимающий. Я пришел к вам обсудить некоторые вещи.

– Говорите, Отто, выкладывайте все. У меня сегодня много свободного времени.

– Свободное время, доктор? Это хорошо. Вы – человек образованный и понимаете в деле. Объясните мне, доктор, где здесь логика? Жил-был такой Хейни сын Огня, и нет его, застрелили. Был он предан республике, как и его отец, доктор. Не раз говорил мне покойный: Отто, говорил он мне, надо спасать республику, но никто не объясняет – каким образом. Так он говорил, будучи верным республике, и с этой позиции его не могли сбить все мои обвинения в адрес республики. Стоял он твердо на ее страже. И она, его республика, его и убила. Таков ее путь, этой несчастной республики. Собственного верного сына уничтожила своими руками. Объясните мне, доктор, какая польза будет этой республике от гибели Хейни? Ведь опасность эта подстерегает многих достойных и верных в этой стране? Это я хотел спросить вас, доктор.

– Да, Отто, все это сложно. Невероятно сложно.

– Давайте прямо к делу, доктор, и не начинайте со сложностей.

– Это и есть прямо к делу, Отто, в государстве должен быть порядок. Не может быть…

– Извините меня, доктор, о каком порядке вы говорите? Унижение шагает по улице грубым шагом, пули пробивают безвинные сердца, и все это именем закона и порядка? Вот это объясните мне, вы же, республиканец?

– Республика, Отто, потеряла управление народом и страной. Не республика убивает, а сама убита давным-давно.