Дом на горе

— За что?

— Ну там… за докторскую. С докторской затянул наш папа. Хотя, может, и не он виноват. Все Паша. Плохой помощник.

— А если найти другого?

— Какой ты, Митя, наивный. Знаешь, как в жизни все сложно? Переплетено, запутано. Не всегда приходится выбирать. Был у папы замечательный помощник, но с ним произошло несчастье.

— Какое?

— На машине разбился. Я тогда маленькая была, но очень хорошо его помню. Высокий такой, интересный. На дачу к нам приезжал. Между прочим, разбился, когда ехал обратно. Папа до сих пор переживает. Если бы, говорит, не отпустил его ночью, все было бы иначе.

— Да, ночью опасно… — пробормотал я.

— Данилов, — это не Паша, — сказала Юля, и я вдруг услышал интонацию ее мамы. — Способный был человек. Они разрабатывали с папой какую-то сногсшибательную тему. А теперь папа застрял. Без Данилова, говорит, работать неинтересно.

— Печальная история, — сказал я.

— Еще бы! Представляешь, уезжает из твоего дома человек, а наутро говорят, что он разбился. Чего уж веселого. Данилов у нас целый месяц жил. Обосновался на чердаке, ни за что не хотел в комнатах. Там до сих пор его стол стоит.

— А он один… там жил? — спросил я нерешительно.

— Как один? Конечно, один. Ну, приезжала к нему раза два какая-то. Даже с дитятей. Но нас тогда не было. В последний раз тоже приехала. Вместе разбились.

— И ты ее видела?

— Кого? Эту женщину? Совершенно не помню. Вот Данилов ко мне перед сном приходил. Взял мою руку, а ладонь у него такая огромная, теплая и говорит: «Пошла Стелла на базар и купила самовар».

Я напрягся.

— Почему Стелла?

— Не знаю. Он вообще был оригинал. А потом исчез. Навсегда. Но я до сих пор помню его голос. А было мне всего шесть. Что это мы, Митя, о Данилове разговорились?

— Не знаю… — пробормотал я.

В полночь мы с Романом полезли на чердак. В июле поздно темнеет. До сих пор на западе голубела ясная полоса, но в зените небо было черно и бездонно. Медная лупа выбиралась по-над лесом, с каждой минутой медь высветлялась, переплавляясь в небесное серебро.

На чердаке было темно, Роман зажег свечку.

— Тут есть проводка, но в патроне цоколь от лампы засел. Прикипел намертво.

Трепетное пламя свечи выхватывало из темноты предметы, перекрытия, неясные контуры. Роман направил трубу телескопа вверх.

— Смотри.

Я прижал лицо к холодному твердому окуляру. Передо мной раскрылись меловые россыпи, заполнивши черный разрез пространства. Иногда там выделялась звезда, но в общем это была огромная каша, намешанная из крупинок светил.

— Ну и где ты нашел? — спросил я.

Роман тихо засмеялся.

— Парадокс. Мы всегда ищем не там, где нужно. Ну-ка постой.

Он оттеснил меня и, опустив трубу телескопа, повел ею чуть ниже горизонта.

— Теперь смотри. Я снова приник к окуляру. В нем была чернота.

— Не вижу, — сказал я.

— Чуть влево, чуть вправо. Ищи, — нетерпеливо сказал Роман.

Я качнул телескоп.

— Туда-сюда. — Видишь?

— Какое-то окно.

— Смотри, смотри!

Из глубины ночи выступил желток окна, перечеркнутый крестообразной рамой.

— Настрой, — сказал Роман.

Я покрутил колесико, окно приблизилось. Теперь а правом нижнем его квадрате определился силуэт. Неясный профиль, склоненный то ли над шитьем, то ли над книгой.

Роман снова отпихнул меня и прижался к трубе.

— Вот это и есть звезда! — сказал он и засмеялся.

— Что ты имеешь в виду?

— Думаешь, я даром начал писать повесть? Это про нее. Она читает письмо. Каждый вечер сидит и читает.

— А, божьи коровки… — пробормотал я.

— Дева Мария! — воскликнул Роман. — Звезда так ведь и называется — Стелла Мария Марис. Открытие сногсшибательной важности. Не надо искать в небе, она давно спустилась на землю.

Он снова направил телескоп вверх, долго смотрел, что-то приборматывая.

— Как думаешь, там кто-нибудь есть? Иногда мне кажется, нет никаких вселенных, никаких живых созданий. Слишком уж все безжизненно. Ты любишь фантастику?

— Люблю.

— А мне надоело. Роботы, космические пираты, маньяки, захватывающие власть на планетах. Все одно и то же.

— А что же ты любишь?

— Ничего! — вызывающе заявил Роман. — Вчера читал «Первую любовь» Тургенева. Очень слабая вещь! Чтение для девиц. Не понимаю, за что его в школе прошипи? Одни ахи, охи и слюни. Любой нормальный человек может написать лучше.

— Уж не ты ли?

— А может, и я! Я, между прочим, еще сочинил две страницы, но не отделал. Как думаешь, можно сказать: «У нее был яркий чувственный рот, похожий на свежую розу?»

— Можно, — сказал я, вздохнув.

— Напишу и подарю этой, в избушке…

— А ты уверен, что там женщина? Разве можно разглядеть отсюда?

— Ха! Я их за сто верст чую. Кто еще будет сидеть вечером с книжкой.

— Но ты же в Машу влюблен.

— Одно другому не мешает. Кроме того, по замыслу там тоже Мария. Литературное воплощение, понял?

Роман покровительственно хлопнул меня по спине.

— Хоть ты и старше, в этих вопросах разбираешься хуже. Пойдем спать.

— Можно я здесь останусь? Давно хотел устроиться на чердаке.

— Ага! На романтику потянуло. Оставайся, но тут нет света, а свечки огрызок. Я, впрочем, спал. Вон матрац, одеяла. Только пожар не устрой. Ладно, я сгинул после этого он говорил без перерыва еще целый час. Про то, что цивилизация ведет человечество к катастрофе. Про то, что между поколениями отцов и детей разверзлась непреодолимая пропасть. Про то, что телевидение погубило книгу. Про то, что надо жить в деревне и возделывать землю. Про то, что школа в нынешнем виде только тормозит развитие пытливого ума.