Дом на улице Гоголя

Круглый чёрный предмет, стоявший на прикроватной тумбе, бросился в глаза Юрчику. Больше всего он походил на репродуктор сороковых годов, в фильмах про войну такие служили реквизитом, или не такие, но похожие. Тем не менее, загадочное устройство не являлось допотопным радио — оно через адаптер подключалось к электропитанию. «Юлька, наверное, эту штуку из Москвы привезла и деду для изучения оставила. А что, если из-за этой тарелки и разыгрался весь этот чудовищный бардак? Захватить, что ли? Может, она станет весомым аргументом в полемике с «конторой"? А почему тот, кто убил Пастухова, не забрал тарелку? Мало ли почему. Не знал, например, как выглядит искомый аппарат. А про тарелку подумал так же, как и я вначале — что это рухлядь, старый-престарый репродуктор».

На размышления времени не оставалось: выпрошенные у таксиста четверть часа истекали. Юрчик сунул тарелку в наволочку. Зачем-то выдвинул ящик прикроватной тумбочки, с которой только что стащил загадочный репродуктор, обнаружил там стопку толстых тетрадей в клеёнчатых переплётах, открыл наугад — записи, формулы. «Лерка разберётся что к чему, зря она, что ли, кандидат физматнаук. А вдруг ценное что-то? Не отдавать же убийцам». Бросил и тетради в наволочку. Затем тряпкой быстро протёр все дверные ручки, стол, изголовья стульев, всё, к чему прикасался, и, подхватив рюкзак, направился было к выходу.

«Стоп! А если за домом следят? Прихватят меня тёпленьким на выходе с полным комплектом вещдоков и корыстным мотивом в придачу — с хренью в наволочке?»

Юрчик не стал гасить свет в горнице и снова направился в боковую комнату, из которой только что умыкнул предмет неясного назначения. Тут он обнаружил, что пол в избе просто испещрён бурыми следами от протекторов его ботинок — умудрился вляпаться в кровь, натекшую из смертельной раны Пастухова. Судьба новой обуви, таким образом, была предрешена. В любых других обстоятельствах для рачительного Юрчика это стало бы стрессом лёгкой степени тяжести. А в кошмарной ситуации, в которую он угодил, вместо того, чтобы пренебречь таким пустяком, как потеря пары башмаков, Юрчик расстроился так сильно, что из глаз неожиданно брызнули слёзы. Его реакция хоть и была нелепой, однако пошла на пользу: вместе со слезами излилось навязчивое «бежать, бежать», до этого безостановочно звучавшее в его голове, плавное кружение предметов перед глазами прекратилось.

Не включая света в спальне, Юрчик раскрыл окно, ведущее в огород, выбрался из дома, затем, спрятав в кустах рюкзак и наволочку с загадочным артефактом, вышел к заждавшейся его машине. Теперь уже и в самом деле заикаясь, причём сильнее, чем наигрывал это раньше, сказал таксисту: «Командир, я ост-таюсь. Она меня прост-тила. Вот, возьми по д-двойному т-тарифу, как обещал. А медальончик-то верни, ага. Ну, д-давай, к-командир, уд-дачи на д-дорогах!».

Проследив, что за машиной хвоста не увязалось, Юрчик сказал себе: «А т-теперь огородами, и к К-кот-товскому», и побежал в направлении лесочка, видневшегося в свете занимающегося утра. Углубиться в лесок не удалось — он оказался поросшим хилыми деревцами болотом. Юрчик переоделся, переобулся, утопил улики, нож погрузил в болотную жижу подальше от всего остального, и пошёл куда глаза глядят с соображением, что рано или поздно выйдет на какую-нибудь дорогу. Через полчаса он уже трясся в кабине раздолбанного грузовика, потом пара пересадок, и так, на перекладных, он добрался до города.

Когда в восемь утра он нажал кнопку Лериного звонка, дверь открылась почти немедленно — будто хозяйка квартиры так и простояла в прихожей последние несколько часов.

— Ну, как? Всё нормально? — шепотом спрашивала она, помогая Юрчику раздеться.

— Нормально. Т-только, п-прости Лерочка, п-парик т-твой п-пришлось ут-топить, — ответил Юрчик, от усталости едва стоявший на ногах. — Я п-пару ч-часов п-посплю, и на работу. Разбудишь, или т-ты уходишь?

— Я останусь с тобой, возьму отгул. Спи, миленький, через два часа разбужу.

Жалостное бабье «миленький» прозвучало так обыденно, будто вовсе не впервые в жизни она произнесла это слово. Юрчик упал на постель и мгновенно уснул. Лера легла рядом, она смотрела в измученное и постаревшее лицо друга и тихо плакала от жалости. Не прошло и получаса, как Юрчик вздрогнул всем телом, громко застонал и широко раскрыл глаза. Сначала он непонимающим взглядом смотрел на Леру, потом пришёл в себя и рывком сел.

— Т-там был т-труп. Т-того деда, к которому ездила Юля, убили. Ножом в спину.

— Миленький, миленький, — шептала Валерия, прижимая его к себе.

Юрчик, заикаясь и всхлипывая, принялся рассказывать о произошедшем в Митяево.

— Иди ко мне, миленький. Иди, я тебя успокою. — И Лера принялась его раздевать.

В усталом мозгу Юрчика неприятно кольнуло: Лера, обычно не отличавшаяся повышенной страстностью, решила предаться любовным утехам именно сейчас, после всего услышанного. Но скоро нечто совсем ему незнакомое, проявившееся в Лериных ласках, заставило Юрчика выкинуть из головы соображения о несвоевременности постельных забав. Да и не забава это была. Происходившее между ними в то утро было совершенно серьёзно. После он сразу же уснул, и спал крепко, пока Лера не принялась его тормошить:

— Тебе на работу пора. Вставай, миленький.

— А ты знаешь, Лер, я выспался, я бодр и свеж, готов к труду. Ни одна ищейка не посмеет бросить мне в лицо: «Чем вы занимались прошедшей ночью, гражданин? Уж не трупы ли ворочали?"

— Ты не с трупом провёл ночь, а со мной. Я и на страшном суде могу это подтвердить.

— Надо выбирать правильных женщин, и они в нужный момент обеспечат нам правильное алиби.

— И на раз-два вылечат вас от заикания.

— Точно! Как это у тебя получилось, а, Лер? Камасутру для заик изучала?

— Вставай давай. На работу опоздаешь, — засмеялась Лера.

— Знаешь, Лерок, ты ведь только поверхностные симптомы сняла, — принялся ласкаться Юрчик. — А внутри у меня сплошной стресс. Полечишь ещё вечерком?

— И как долго ты собираешься сидеть на моей шее?

— Лет пятьдесят, не больше.

— На часы посмотри.

— Караул! — тихо сказал Юрчик и выскочил из постели.

Глава сорок третья

Уже въехав в город, Сергей вдруг понял: фирму надо ликвидировать. Не готовить к ликвидации, а безотлагательно ликвидировать. Открыть дело заново не так уж сложно, а сейчас до весьма вероятной катастрофы осталась всего одна ночь.

Пришёл к Наташе, стараясь не осознавать, почему так трудно смотреть ей в глаза. Только под ложечкой неуклонно собиралось в желвак: всё кончено.

Иван Антонович пригвоздил: подставляете мою внучку, Серёжа. Не понимал сначала — почему?

Ушёл с улицы Гоголя с документами, проработанными Наташей. Не включая света, скрючился на офисном диване, дожидался утра, в голове — прогорклая темнота. И вдруг! — уже начинало светлеть за окнами — дошло, что дед сказал: «Вам пора уходить, Серёжа. Сейчас сюда прибудет человек, он увезёт Наташу от беды». Что за человек?! Откуда прибудет? Куда увезёт?

Понимая, что унижается, позвонил на улицу Гоголя. Малодушно, заискивающе — Ивану Антоновичу:

— Мне бы в Москву позвонить ровно в восемь утра. Это для Геры, это отчаянно важно. Можно от вас?

А у самого телефон — рукой достать, на его рабочем столе стоит. Но дед же не знает, что он сейчас у себя в офисе.

— Хорошо, приходите, Серёжа. Дожидайтесь здесь восьми часов, звоните, а мы раньше — уже совсем скоро, минут через сорок — отправимся в аэропорт. Я ведь тоже отбываю, Наташа уговорила. Пришёл мой Андрюша — прощаться. Тогда уж он дверь за вами запрёт. До восьми полежит в углу за печкой — легко ли в его-то возрасте по ночам шастать? Это мне ещё можно туда-сюда летать, а его дело стариковское — на печи лежать. Да и то, приходите, Серёжа, попрощаетесь по-человечески. Не так вы с Наташей простились. Это всё из-за меня, не хотел, чтобы, когда Наташин жених в дом войдёт, вы здесь были. Понимаете?