Дом неистовых клятв

Он закрывает глаза и слегка качает головой.

— Есть одно заклинание, позволяющее быстро увеличить что-либо в размерах.

Воодушевление, вызванное тем, что я выучу новое заклинание, отгоняет мои мысли об убитом стражнике Мириам.

— Тебе нужно будет нарисовать стрелку, которая направлена вверх.

— И всё? Просто стрелку?

— Держи свой палец над символом, так как предмет не перестанет расти, пока ты не перечеркнёшь руну.

Я следую его инструкциям и рисую символ на дереве. И прямо перед моими весьма округлившимися глазами ящик начинает расти вверх.

— Зачёркивай! — кричит Юстус, и я резко провожу пальцами поперёк стрелки.

Я проделываю то же самое с другим ящиком, но на этот раз останавливаю его рост без напоминаний.

Я понимаю, как тихо сделалось вокруг, только когда мой отец бормочет:

— Dachrich. Невероятно.

Похоже, именно так переводится слово «докрех». И тут до меня доходит, что это первый раз, когда мой отец видит, как я творю магию.

Моё лицо сияет.

— Никто не знает символов, способных создавать свет?

— Нарисуй спираль на ладони, — подсказывает мне на этот раз мой отец. — Я видел, как Дайя однажды делала это.

Я начинаю от центра ладони и вожу пальцем по кругу, пока не дохожу до основания большого пальца. Какое-то время ничего не происходит, но затем, когда все до единой капли крови впитываются в мою руку, моя ладонь загорается.

Я опускаюсь на пол, стараясь не обращать внимания на жидкости, которые начинают пропитывать мои волосы и одежду, и залезаю под Фиона.

Когда корабль начинает покачиваться, а ящики скрипеть, я слышу крик Лора:

— Вылезай! Вылезай из-под него, пока он тебя не придавил.

«Не мог бы ты выровнять корабль, любовь моя?»

«Фэллон!»

Мне хватает трёх секунд на то, чтобы обнаружить углубление, оставленное дробью. И хотя я могу вытащить её своим мизинцем, я не хочу рисковать и пачкать обсидиан кровью.

— Мне нужна маленькая палочка.

Когда никакой палочки не появляется, я говорю:

— Или тонкое, как игла, лезвие.

Секунду спустя ко мне по полу прилетает вилка, зубцы которой сплюснуты вместе.

— Или столовый прибор.

Я хватаю свой инструмент и вставляю его выемку. Острая как бритва дробинка вылетает оттуда, врезается в мои доспехи и скатывается с них.

Через несколько секунд Фион превращается из камня в дым, затем в птицу и, наконец, в человека. Его лицо выглядит серым и напуганным; глаза обезумели. Первое, что он произносит, это имя своего друга, Кольма. Я киваю на капитанский мостик. Он снова перевоплощается в дым и вылетает наверх.

Я стою с вилкой в руке и слышу, как стонет дерево.

— Я не нашел другой труп, Росси, но я нашёл это, — говорит Эрвин и откупоривает какой-то кувшин.

— Сейчас не время для пирушки, брат, — ворчит мой отец.

— О, это не алкоголь.

Эрвин подносит к нему кувшин.

— Понюхай.

Отец вдыхает и застывает на месте. Что бы ни находилось внутри, оно заставляет его зрачки сузиться.

— Как думаешь, Росси, это кровь Мириам?

Юстус моргает, глядя на кувшин, сделанный из чёрного стекла.

— Есть только один способ проверить.

Он вытягивает руку.

Эрвин резко отводит руку, не давая ему дотянуться до кувшина.

— Говорю в последний раз, я не желаю никому из вас зла.

Эрвин приподнимает бровь, но затем, должно быть, решает, что он доверяет Юстусу, потому что наливает немного крови на ладонь моего деда. Юстус обмакивает палец в кровь, после чего разворачивается к ящику и рисует стрелку, которая направлена вниз. Ящик начинает уменьшаться и, наконец, исчезает в опилках.

Ладно, это кровь Мириам.

— Я нашёл его в ящике с дробью.

Эрвин сжимает губы, когда осознает, насколько его братья вороны были близки к смерти.

Если бы дробь попала им в сердце, а не просто в тело… Я содрогаюсь при мысли об этом.

— Не могла бы ты разбудить Кольма, inon?

Я киваю и перевожу взгляд с крови Мириам на лицо Юстуса.

Мой отец приседает на корточки, обхватывает мои лодыжки, приподнимает меня, и я вылетаю из дыры, точно игрушка из коробочки. Упёршись ладонями в палубу, я подтягиваюсь наверх, после чего поднимаю лицо к солнцу и глубоко дышу до тех пор, пока запах океана не вытесняет мрачный смрад корабля.

Операция на Кольме проходит быстрее, чем в случае с Фионом, так как он перевернулся во время падения. Мне хватает минуты, чтобы вернуть ему сначала птичье, а затем человеческое обличье. Как и у Фиона, его глаза выглядят обезумевшими и покрасневшими, но затем он замечает своего друга и, издав хриплое карканье, заключает Фиона в крепкие объятия.

На душе у меня теплеет при виде этой сцены, но затем я замечаю бледного Габриэля, прислонившегося к мачте корабля, в то время как Ифа — которую снова отлично видно — привязывает кусок дерева верёвкой к его ноге. Я подхожу к ним, сажусь на корточки и помогаю завязать крепкий узел.

— Ты счастливый, что ты иметь такие большие уши, Мориати.

Габриэль морщится.

— Они никак не помогли мне остановить падение.

Она недоуменно смотрит на него, но затем с её губ срывается смех, отчего бледные губы Габриэля изгибаются в улыбке, а у меня из лёгких вырывается лёгкий смешок. К сожалению, лучик радости, который пробрался мне в грудь, гаснет, потому что все возвращаются на палубу и уже готовы броситься обратно в сторону континента, покрытого снегом и льдом.

Я приседаю на корточки и запрокидываю голову, желая, чтобы солнце согрело мою замерзшую кровь.

Я думаю о предсказании Бронвен, в котором Лор становится железным, а его народ превращается в обсидиановые статуи. Либо Котёл ошибся — как в случае с Габриэлем — либо это ещё не конец, так как Лор не может пасть, если два его ворона находятся в безопасности Люса.

Ведь так?

ГЛАВА 75

Вороны вокруг меня что-то быстро говорят на своём языке, как вдруг чья-то рука касается моего плеча.

— Фэллон, guhlaer?