Дом окнами на луг и звёзды

Когда впервые Лана вошла в эти хоромы, обставленные не просто с роскошью, а с комфортом до самой мелочи, когда, вместе с ним, стала обходить комнату за комнатой, лицо её стало меняться. С первых шагов она изо всех сил старалась сохранять спокойно-пренебрежительное выражение, но в какой-то момент повернулась к нему: глаза блестели, лицо стало совсем простым, почти деревенским, она взвизгнула восторженно. Ну просто девчонка из пригорода, которой подарили билет на концерт Леонтьева! Вадим тут же вспомнил, что она и в самом деле из простых: мать чертёжница, отец заводской мастер. И имя у неё обычное – Светлана… Но эти мысли пронеслись в голове мимолётно. Потому что шею его обвили нежные руки Ланы, прекрасная головка легла на его плечо, и почти в самое ухо чарующий голос прошептал: «Благодарю, мой рыцарь Мальтийского ордена!»

Тогда он сказал ей: «Это всё твоё, любовь моя», – имея в виду этот гостиничный комфорт. Конечно, эта девочка крепко зацепила его – не только мужское желание, но и сердце, – Вадим это сознавал. Но всё-таки он отводил ей роль любовницы. Она должна таять от счастья: не каждую содержанку так балуют.

Это было год назад. Теперь Батуйко сидел в холле, ожидал, когда Лана проснётся и захочет выйти к нему. Вчера перед сном они поссорились, но он не собирался упрекать её. Наоборот – нежность и раскаяние переполняли его, Лана должна была это увидеть, почувствовать. У них были разные спальни, но не из-за ссоры. Она ведь на девятом месяце беременности, о каком сексе может идти речь! На третьем месяце Лана мягко оборвала его чувственные притязания, и Вадим согласился: главное – здоровье Ланочки и ребёнка. Ах, как она сказала ему тогда: «Когда ты станешь отцом, ты станешь и самым страстно любимым мужчиной на свете. Я любила тебя и раньше, но то, что ждёт нас впереди… Римские оргии померкнут…»

Который раз Вадим восхитился её романтичности и начитанности. А как было это сказано: голос-полушёпот, взгляд, тон!.. Кровь, переполненная адреналином, так закипела, что он ощутил себя суперсексменом…

Именно тогда, когда их ребёнку шёл третий месяц от зачатия, они с Ланой впервые заговорили о его старших сыновьях, как о конкурентах малышу.

О его жёнах Ланочка начала расспрашивать раньше, с первых дней близости, как раз здесь, в Ла-Валетте. Обычное дело, все его прежние любовницы проявляли такое же любопытство. Ну просто вымучивает одну бабу желание узнать, что же это за другая баба, которая смогла охмурить такого мужика! Он всегда над этим посмеивался, иногда отвечал что-то незначительное, иногда дразнил, а, бывало, просто пресекал разговор. Но с Ланой… Впервые Вадиму захотелось выговориться, рассказать буквально всё. И он рассказал ей: они сидели на этой веранде, только не утром, а вечером. Солнце садилось, окрашивая воды гавани в багровый цвет, дальние берега сверкали и переливались огнями городов, из близких садов Барракка долетали запахи цветущих олеандров, бугенвиллий…Официант из их бара сервировал стол и удалился, их кресла из ротанга стояли друг против друга. Он рассказывал, Лана, отпивая маленькими глотками из бокала «Гозо Кантри Уайт», время от времени рассеяно кладя в рот кусочки нарезанных фруктов, слушала очень внимательно. Иногда вставляла реплику или вопрос, и каждый раз Вадим поражался: до чего же прозорливо она улавливала суть! К концу рассказа ему кое на что просто открылись глаза.

До тридцати четырёх лет Вадим Батуйко не женился. Во-первых, жил очень скромно, с родителями. Братьев и сестёр у него не было, но всё-таки малогабаритная двухкомнатная квартирка со смежными комнатами – куда? На смешливые выпады приятелей он отвечал: «Получу своё жильё, тогда конечно…» Но сам в этом не был уверен. Не в том, что получит жильё – уже стоял на очереди и быстро по ней продвигался. Всё-таки работал экономистом в жилстройтресте. Распределение туда он получил, окончив с красным дипломом экономический институт…

– Ланочка, – говорил он любовнице со смехом, – ты даже не представляешь, но в те годы этот институт считался чуть ли ни самым скучным и непрестижным! Никакого конкурса при поступлении! Студенты – одни девчонки, мальчики – на вес золота.

В своей группе Вадим был одним парнем. Конечно же вниманием девушек был окружён. Но дальше обычных постельных интрижек не шёл: ни одна не тронула его сердце. Потому и не был уверен, что женится, даже имея свою квартиру. «Похоже, я своё отлюбил» – думал иногда с тоской, правда уже почти спокойной. Потому что очень сильно был влюблён в свою одноклассницу, в пятнадцать и шестнадцать лет – десятом и одиннадцатом классе.

Влада Касьянова была лидером и среди девчонок, и среди мальчишек старших классов. Красивая и умная девочка, но не только это. Её коричневые форменные платья не покупались, как у других, в магазине, а шились на заказ из дорогой материи, подчёркивали стройность и элегантность фигурки. Так же, как и передники – чёрные, белые, но не такие, как у всех. К этому с пониманием относились и учителя, и директор школы: отец Влады был одним из секретарей обкома партии. Даже полное имя его дочери – Владлена, – подчёркивало его многолетнюю идеологическую устремлённость. Конечно же, Влада совершенно не обращала внимание на Вадика Батуйко – невысокого, худощавого, не щеголяющего модными стрижками и рубашками. Да и был он ей явно не ровня: сын поварихи из детского сада и бухгалтера чулочно-носочной фабрики…

В тридцать четыре года Вадим получил ордер на однокомнатную квартиру в новом, почти достроенном доме. И буквально дня через три после этого он встретил Владлену Касьянову. Пошёл зарегистрировать ордер в исполнительный комитет того района, где будет квартира, очередь в нужный кабинет оказалась большой, вышел покурить на крыльцо. Из подъехавшей «Волги» высадилась элегантная женщина, направилась в смежную дверь, где располагался районный комитет партии. Что-то толкнуло Вадима в сердце, у него вырвалось громко:

– Влада! Касьянова!

Она узнала его, хотя не виделись со школьного выпускного. Неожиданно обрадовалась, позвала:

– Пойдём.

Махнула рукой в сторону райкомовской двери: не трудно было догадаться, что дочь обкомовца варится в том же котле.

– Да я тут в очереди стою, ордер оформляю, – протянул было Вадим, но глаза у него уже загорелись: – А, ерунда! Пошли.

В своём кабинете – Влада оказалась инструктором райкома партии, – она по телефону вызвала секретаршу, дала ей ордер Вадима, и через десять минут та принесла ему оформленные документы.

Говорили они с Владой долго, очень непринуждённо и откровенно. У Вадима словно открылось второе дыхание его давнего чувства, и он даже спросил её:

– Ты ведь знала, что я боготворил тебя?

– Это было давно. Но ты не женат? Почему?

– Да всё поэтому! – Он вдруг задохнулся от собственной смелости. – Похоже, я однолюб…

Влада не спускала с него глаз, и они влажно блестели.

– Я ведь тоже одна, – произнесла медленно. – Все вокруг говорят: собой хороша, умна, должность хорошая, с перспективой. А вот… Требования завышенные предъявляю к мужчинам! Ерунда! Несколько раз думала – вот она, любовь! Оказывалось или корысть, или психологическая несовместимость, или… Вот совсем недавно рассталась с одним. Вадик, неужели все эти годы любил меня? Такого постоянства не встречала…

Расставаться не хотелось, и они вскоре вместе ушли в ближайший ресторан – хорошо у Вадима были с собой деньги, – а потом к Владе. Её собственная двухкомнатная квартира была не далеко, в центре города.

Через две недели сыграли скромную, но престижную свадьбу. Ещё через пару недель подтвердилась её беременность. Вадим был счастлив, она – вдвойне. Всё-таки Владе шёл тридцать пятый год, как и ему. Рожала она в обкомовской больнице, в комфорте, кесаревым сечением. Так появился Игорь. К этому времени им помогли обменять её двухкомнатную и его однокомнатную на трёхкомнатную квартиру тут же, в центре города.

Через два года, однажды вечером отец попросил сына прийти. Не успел Вадим переступить порог родного дома, как старик с необычным для него пылом схватил его за руку и воскликнул:

– Всё, загнулись комуняки! Тебе, сын, жить при капитализме! Эх, не доведётся мне увидеть этого счастья.

Он сам и все в семье уже знали о его неизлечимой болезни.

Вадим тогда был ошеломлён и не поверил. И лишь годы спустя оценил прозорливость и ум своего скромного папаши-бухгалтера: Горбачёв только-только провозгласил «перестройку» и «новое мышление», а старик Батуйко уже всё просчитал наперёд!