Дом окнами на луг и звёзды

Ещё через два года, когда страна кипела митингами, лозунгами, немыслимыми ранее организациями, он уже сам просчитывал наперёд и видел скорый развал великой державы. И точно знал, как на этих руинах станет выстраивать свой дворец. Потому что начиналась эпоха первоначального накопления капитала: ему ли, отличному экономисту, не знать, что это такое! Покойному отцу он был благодарен вдвойне: за то, что отправил его изучать экономику, и за денежное наследство – оно оказалось внушительным. На чулочно-носочной фабрике старик, оказывается, много лет занимался подпольной цеховой деятельностью, нарабатывая капитал на дефицитных детских колготках, капроновых чулках, чулках-сеточках. А деньги переводил в доллары.

С Владой Батуйко жил до Игоревых шести лет. Не то, чтоб продолжал любить её, но жаль было расставаться с многолетней мечтой. Осуществившись, она стала как бы его собственным достоянием. И всё же… Жизнь Вадима поменялась так разительно, а жена не стала ему соратником. Когда он скупал по дешёвке на центральном проспекте города разоряющиеся парикмахерские, забегаловки, а потом и коммуналки первых этажей, Влада бросала ему в лицо с апломбом:

– Рвач! Нэпман! Откуда только вы понавылазили!

Когда он попытался ей объяснить, что пройдёт время – очень скоро, – и вся эта недвижимость поднимется в цене настолько, что и представить трудно, Влада только презрительно процедила:

– Спекулянт…

Советский Союз развалился. Партийные родственники Вадима Батуйко оказались, увы, не партократами – идейными коммунистами. А значит, выброшенными на обочину жизни. Тестя из жалости пристроили в институтский отдел кадров, а вскоре он умер – инфаркт. Влада пошла преподавать в музыкальную школу. Вадим уже имел свои первые миллионы. Игорю было шесть лет, когда он официально развёлся с женой…

– Игорь похож на тебя? – спросила Лана, доливая себе и ему в бокал белого вина, легонько чокаясь.

– Нет, – Батуйко засмеялся. – И это ему на руку. Он красавчик, а музыканту, у которого свой фанклуб имеется, это нужно. Весь в мать, она даже сейчас красивая женщина.

– Вадим, – девушка протянула руку и нежно погладила его щёку. – Мне так нравится твоя наивность, доверчивость…

– Ты обо мне? – Он иронично приподнял бровь. – Впервые слышу.

– Сама удивляюсь. – В её взгляде были и нежность, и жалость. – С твоей деловой репутацией… Но то, что я услышала… Господи, этот парень – не твой сын! Неужели ты никогда не догадывался?

И Лана разложила ему по полочкам факты… Влада Касьянова, женщина с партийной карьерой и положением, презиравшая его раньше, вдруг отдаётся ему в первый же день встречи. Спешно! И тут же мгновенно беременеет. И рожает через…

– Сколько? – спросила Лана. – Не помнишь, случайно, какой срок?

– Помню, – ответил Вадим растерянно.

Он в самом деле помнил – врач в роддоме сказал: «Ребёнок доношенный, но вес чуть-чуть маловат, два восемьсот. Это потому, что роды прошли через тридцать восемь недель. Это нормально, никакой патологии, но если бы ваша жена походила ещё недели две, было бы лучше». И Влада эти две недели провела в больнице, перед выпиской Игорь весил уже три шестьсот.

– Думается мне, – прокомментировала Лана, – срок у неё был самый крайний, сорок две недели. Чувствуешь разницу? Месяц! С врачом или сама, или папаша договорились. Она ведь тебе рассказывала, что только что рассталась с любовником?

Глава 16

Лана всё не выходила. Вадим слышал из её комнаты негромкие звуки: позвякивание баночек с косметикой, стук, негромкую музыку. Но она сама не появлялась. А он так надеялся, что ночь отодвинет вчерашнюю ссору, плавно сгладит её. Видимо, этого не случилось. А как эта поездка прекрасно начиналась! Они решили, что их ребёнок, их дочь, родится на свет в том месте, где родилась их любовь. Тем более что на Мальте – острове рыцарей-госпитальеров, – отличные современные клиники.

Теперь они не скрывали свою связь: пресса муссировала и трагедию семьи Батуйко, и беременность Ланы. Вадим дал несколько интервью, очень удачных по тональности, по настроению. Он давно знал: любое происшествие можно повернуть в свою пользу. Всегда умел это делать.

Два дня назад они приехали на Мальту, в эти же апартаменты, аренду которых Батуйко продлил ещё на год. Любовались восходом, говорили о своей будущей свадьбе. Он, Вадим, был готов оформить развод с женой и новый брак ещё до рождения ребёнка, но Лана резонно заметила: теперь торопиться нельзя. Убитую горем мать Игната нельзя вот так вот резко выставить из жизни. «Не по-человечески» – скажет пресса, а следом и многие. Не соответствует созданному образу. А кое-кто и задумается… Да и траур по сыновьям надо выдержать. Он ведь сам сказал в одном интервью: прощаю старшего, скорблю о младшем.

О младшем…Год назад, в их медовый месяц здесь, на Мальте, Вадим рассказал Лане и о своей второй женитьбе. Тогда, после рассказа о Владе и Игоре, ни Вадим, ни Лана три дня не возвращались к этой теме. Но Батуйко всё время прокручивал в уме неожиданные выводы своей любовницы… Разве могла в те годы инструктор райкома партии, да ещё с перспективой на второго секретаря – а Влада после декрета таки получила эту должность, – сделать аборт или родить вне брака? Ни в коем случае! А тут, как спасательный круг – влюблённый, холостой, готовый жениться!

И он поверил. И восхитился Ланой, её острым аналитическим умом. Это открытие, этот разговор очень сблизил их. Потому, когда они три вечера подряд отгуляли на карнавалах и праздниках, бушующих на улицах, в парках и дворцах Ла-Валетты, решили дать себе передышку и вновь расположились на своей веранде, Лане даже не пришлось ему задавать вопросы. Вадим стал вспоминать сам.

Он сумел протянуть рядом с Владой шесть лет. На любви к сыну, на воспоминаниях о юношеской страсти и постоянном убеждении себя: «Я её люблю!» Ну и, конечно, на партийной субординации: отец жены был при власти, а он, Вадим, состоял в КПСС. И хотя в конце восьмидесятых страха перед партийным покаранием уже не было, но всё же… Однако, когда Союз развалился и коммунисты в одночасье превратились в «комуняк», он тут же подал на развод. Оставил Владе только их квартиру, и больше ничего. Хотя, по меркам того времени, был уже очень богат. Да она и не предъявляла никаких требований – гордая. Правда, на сына он время от времени делал денежные переводы, небольшие, чтоб не баловать… Интересно, что, живя в семье, Вадим испытывал к мальчику любовь. Но когда ушёл от них, через недолгое время понял: почти и не думает об Игоре, не рвётся встречаться с ним. Сам себе объяснял это тем, что нет времени, что и в городе бывает редко…

– У тебя прекрасная интуиция, – бросила реплику в этом месте его рассказа Лана. – Отторжение от мальчика – это тоже голос крови. Но только наоборот, со знаком минус.

После первого разговора и неожиданных выводов Ланы о том, что Игорь не его сын, Вадим внутренне до конца не готов был полностью с этим согласиться. Признавал: в логической цепочке Ланы всё чётко. Но всё же, всё же… Когда она сказала о голосе крови, эта кровь, вскипев, бросилась ему в голову, у него вырвалось злое грязное ругательство. Он тут же прижал к губам ладошку девушки, но она не стала его упрекать, поняла: это признание, согласие…

Женитьба на Владе и развод с ней имели свой плюс: Батуйко понял, что он не однолюб. Восемь лет он жил в своё удовольствие, меняя любовниц-содержанок. А потом женился быстро, не раздумывая. Но совсем не так, как первый раз: теперь это был не романтичный, а деловой брак. От сердечного приступа внезапно скончался один из предпринимателей, с кем Батуйко имел контакты и совместные проекты. Состояния покойного и его были почти равноценны, а два очень рентабельных производства Вадим мечтал прибрать к своим рукам. Уже на похоронах он стал прикидывать – можно ли что-то сделать. Единственной наследницей Шкуратова осталась дочь: Батуйко и раньше несколько раз встречал эту ещё молодую женщину, знал, что она одинока и вроде бы даже подвержена какой-то психической болезни. Подумал, конечно, но так, мимоходом: «Объединить бы капиталы…» А через две недели Лия Шкуратова сама позвонила ему, пригласила на встречу и почти сходу предложила: «Вадим, женитесь на мне. Я мало понимаю в финансовых делах, меня обманут, обворуют. Как мужу, передам вам всё. Взамен хочу ребёнка. Я подвержена депрессиям, но врачи говорят, что, родив, я от этого избавлюсь. Мне уже тридцать пять, позже будет поздно». Вадим тогда ещё подумал: «Как Владе, когда она родила… тридцать пять». Вот только ему было почти пятьдесят.