Дом пополам

Странное совещание закончилось также, как и началось. Едва за всеми закрылась дверь, Георгий не выдержал и приблизился к столу начальства.

– Что. Это. Было?

Он не мог вложить в свой голос страх, который поселился в душе и просто заменил его яростью.

Антон поднял от телефона на него невидящие глаза.

– Работа. Не видишь?

– Не вижу! – рявкнул разозленный страхом Георгий, но был послан в дальнее пешее путешествие елейным голоском Дроздова, ответившего на телефонный звонок.

Делать было нечего, ибо дел было много.

Георгий спустился в подсобку, служившую неофициальной курилкой.

Так и есть – все знатоки собрались здесь. Неофициальное, так сказать, собрание.

– Ну знаешь, Михалыч, а дрозд-то прав. Последняя твоя работа – фигня фигней. Явно доделывал в попыхах, - пуская дым сквозь чернющие усы делится наблюдениями Игорь.

Михалыч не доволен:

– У меня-то фигня? У самого-то! Дрозд вообще с тебя и начал: поисковик сразу не прикрутил, календарь слетает с сайта, а последнюю приложуху вообще пилил полгода, а все равно пришлось переделывать!

Вспомнили все: и не сданные вовремя проекты, и неработающее приложение по транспорту, которое должны были сдавать мэрии еще в прошлом месяце, и в довесок – кулинарные пристрастия.

– А знаешь, почему я не работаю с вами в офисе здесь? У меня в прошлый раз здесь пиццу сперли! Оплаченную, между прочим, из моего кошеля!

Ну, если до пиццы добрались, значит, все нормально, - вздохнул подслушивающий Георгий. Не страшно. Не уволятся. Можно не волноваться. По крайней мере за состояние технички.

Он медленно поднялся в кабинет к Дроздову и замер. Тот костерил менеджеров, которых поймал на месте. Менеджеры – преимущественно девушки, в отличие от мужиков, за себя постоять могли, и решили надавить на начальника сами. Справедливо считая, что лучшая защита – нападение.

– А как нам презентовать выполненную работу? Почему нам до сих пор не выдали планшеты? Я в последний раз на собственном телефоне показывала макет.

Георгий поморщился. Ирина всегда мельтешила без спросу и необходимости. Вот и сейчас. Зачем эту ерунду городит? Тем более у нее самые низкие продажи наблюдаются последние месяцы, и Дроздов об этом прекрасно знает.

– И МЫ до сих пор не решили вопрос с презентациями? – голос Антона дрожит и запинается о собственную ярость. Все притихли, кроме одной самоубийцы, лишенной инстинкта самосохранения, не иначе.

– Конечно вы! Не нам же, менеджерам это решать! – она довольна и ждет, что ее поддержат. Но судя по тишине, воцарившейся в кабинете, поддерживающих нет. Все молчат. Вообще похожде на затишье перед бурей.

Так и есть.

– Что бы я больше такого не слышал! Заявление! Мне! На стол!

А вот это ожидаемая реакция. Дверь отворяется и прямо в обьятия Георгия падает Ирина, пустившая слезу.

За ней выходят озадаченные и напуганные перспективой девчата, бросающие боязливые взгляды на исполнительного директора. А директор, даром, что исполнительный, не может ничего предпринятиь, исполнять. Руки связаны плачущей Ириной, а голова – съезжающим с катушек Антоном.

– Завтра хоть никого не уволишь? – Георгий осторожно заходит в комнату, где мечется в клетке Антон.

– Они сами виноваты, - он чешет руки.

– Чем же?

– Никто не хочет работать! Всем нужны только деньги! Деньги! Деньги им подавай! А пахать никто не хочет и не умеет! Что за люди? Что за время?

– Эк тебя пробрало, - удивляется бывший одноклассник и друг.

Антон вылетает из кабинета в туалет, и грубо, с остервенением моет и моет руки. Вытирает бумажным полотенцем, отряхивает от скатавшихся шариков бумаги и снова споласкивает под водой.

Залетает обратно.

Георгий смотрит на все это действо сидя в кресле.

– Чего тебя так накрыло-то?

В ответ – молчание.

– Хочешь, в кабак сходим? Выпьем?

– Не хочу.

– А чего хочешь?

– Ничего не хочу.

И Антон снова бежит мыть руки. Георгий расстроенно качает головой. Первый звоночек.

Антон лишился матери, когда учился в одиннадцатом выпускном классе. Просто в один момент она пришла домой и сказала устало, что не может больше жить с отцом, что у нее есть другой, совершенно ей подходящий мужчина, который ценит ее тонкую душу и писательский талант. Она собрала вещи со скучающим лицом и уехала в Португалию, отзваниваясь оттуда сыну только в Новый год и день рождения. Это произошло прямо перед выпускными в школе. И у Антона произошел небольшой сдвиг на почве чистоплотности. В душ он ходил в день по десять раз, а сколько раз в день мыл руки – и не сосчитать. И вот из-за своей патологической чистоплотности просто смыл с себя весь иммунитет.

В один момент, когда лето купалось в полном разгаре, а ребята отмечали поступление на юридический, куда так хотел его пристроить отец, он не пошел на праздник - коросты расползлись по всему телу - вплоть до головы. Было больно ходить и даже дышать. Отец бы сам не заметил, если бы в один жаркий день не начали чистить кондиционер. Было так жарко, что Антон ходил по дому в трусах, явив, таким образом, свои коросты миру. Отец их увидил и срочно увез в ГНД. До первого сентября Антон лечился там вместе с маргринальными личностями, и на первый урок в университет вышел страшным, худым и с черными кругами под глазами, что особенно невозможно смотрелись на лысой голове. Георгий хорошо помнит то время – мама его называла Антона узником Освенцима, и вздрагивала, так хотелось ей пожалеть тогда маленького еще, по сути, мальчика.

Антон за год пришел в себя, и снова стал тем, каким его знали друзья, каким привык видеть Георгий – уверенным в себе красавчиком, грозой девичьих сердец.

Тут же снова звенел звоночек, собираясь бить в колокола. На столе Антона лежали несколько бутыльков антисептических гелей, а тот все равно мыл руки с мылом в туалете.

Глава 9

Всю среду Георгий вместе с системным аналитиком карулили Антона в приемной. Но тот только забегал, говоря по телефону и просил ни с кем не соединять, тут же убегал.

В обед засада Георгия дала плоды – Антон попался в сети.

Георгий закрыл дверь на замок и подтолкнул начальника-напарника к столу, где уже дымилась суп-лапша и распространяла нереальный мясной аромат азу по-татарски, весело блестя порезанной сверху золотистой картошки зеленью.

Антон уселся было есть, хищно занеся ложку над супом, но тут же отложил ее назад, звякнув о фарфор. В голове его пронеслась мысль о том, что именно в это время Алиса сидит у пустого холодильника с пустым желудком и смотрит в квелое ноябрьское небо.