Дом последней надежды
Шрифт:
С палками.
Молодые, но изрядно бледные и помятые, вид они имели весьма агрессивный. Темные их одеяния, некогда весьма роскошные, были грязны. Плоские лица опухли. А волосы, заплетенные в косицы, лоснились от жира.
В руках оба сжимали палки, старший время от времени ударял своей по забору.
Араши стояла на пороге с заветным мечом, обнажать который, к моему великому облегчению, она не стала. Но всем своим видом она демонстрировала полную готовность вступить в схватку. И как ни странно, этого хватило, чтобы гости держались во дворе.
Хотя на дом оба поглядывали с жадностью.
– Кто
Мой голос, благо воспитанию, звучал ровно и отстраненно.
– А ты кто такая?
Старший покачнулся.
Кажется, он все еще был пьян или… нос мой учуял характерный сладковатый аромат опиумного зелья. Если так, то все будет немного сложнее. Пьяные и наркоманы не способны прислушаться к доводам рассудка. А палки… палки у меня были в отличие от умения ими пользоваться.
– Я Иоко, хозяйка этого дома, – сказала я, стараясь, чтобы голос мой звучал ровно.
– А… – потянул старший, утыкая палку в землю, он опирался на нее, словно на трость, и покачивался. – Значит, это ты…
Он явно хотел что-то добавить, но слова потерялись. И он стоял, покачивался, шевелил бровями, пытаясь казаться одновременно и грозным, и задумчивым, но был всего-навсего смешон.
– Это я, – согласилась я. – Я – большей частью всегда я… а вы – это вы… и могу я узнать, что привело двух достойных юношей в скромную нашу обитель?
Юноши икнули.
Переглянулись.
– Ты должна отдать нам деньги.
– Какие?
– Эта старая шлюха их украла!
– Боюсь, вы ошиблись местом. – Я позволила себе тень улыбки. – Под крышей этого дома собрались женщины достойные, а если вы ищете юдзё…
Старший засмеялся, громко и визгливо, он и палку выпустил, согнулся от смеха, обнимая бока руками. Младший же веселья не разделял. То ли был более трезв, то ли более скептичен.
– Женщина, не зли нас, – сказал он, легонько пнув братца. – Сохрани свой длинный язык, чтобы лизать зад Наместнику, от которого кормишься…
А вот это оскорбление, произнесенное при свидетелях – да будут милостивы боги к душе Шаорахха Многомудрого, который дозволил женщине выступать в суде, – могло дорого обойтись обоим.
Я запомнила.
– И отдай нам старуху… нечего ей здесь делать.
– В моем доме нет старух, и я не понимаю, о ком вы говорите…
– Шину! Отдай Шину! – Старший утер глаза ладонью. – Она к тебе ушла… забрала деньги… все деньги, которые наш отец скопил за жизнь, и сбежала… тварь… возвращай!
– Они лгут, госпожа. – Шину, чье благоразумие я несколько, кажется, преувеличила, вышла во двор. – Я клянусь посмертием, что никогда не брала чужого…
– Хватит, – я сказала жестко, как могла, и от слова этого, произнесенного звонким голосом Иоко, воздух замер. Мухи и те исчезли, не решаясь изводить нас гудением своим. – Шину пришла сюда по доброй воле. И уйдет тоже по доброй воле, не иначе. Вы же двое покинете этот дом сейчас же, если не желаете…
Палка просвистела у меня над головой и врезалась в стену, отскочила, покатилась по песку.
– Сука, – сказал незваный гость.
И поднял камень.
Я смотрела, как движется он, медленно, будто
во сне. Вот раскрытая пятерня тянется к земле, гребет ее… я видела и желтые пальцы с синеватыми – весьма характерная примета – ногтями, и волосатое запястье, и камушки, которые больше не казались безобидными.Видела искаженное яростью лицо.
Белки глаз, пронзенные алыми копьями сосудов.
Приоткрытый рот. И отвисшую губу. Каплю слюны… реденькие волоски, сбитые в такую же редкую бородку. Я видела все уродство этого человека и… ничего не могла поделать.
Сердце мое ухнуло куда-то в пятки.
А силы ушли на то, чтобы не позволить телу свернуться жалким комком…
Я поймала взгляд второго, и что-то свистнуло у самого моего носа, а затем раздался крик, громкий, преисполненный боли… и я очнулась.
Их по-прежнему было двое, чужаков, дерзнувших переступить порог нашего дома, но теперь старший сидел, баюкая правую руку, и выл. А младший катался, пытаясь уйти от тычков палкой. Араши скакала вокруг и, тыча в него деревянным – слава всем богам, что деревянным, – мечом приговаривала:
– Будешь еще кидаться камнями, дрянной мальчишка, будешь…
– Оставь его, – попросила я, понимая, что еще немного, и просто-напросто упаду. Я не сделала ничего, что должна бы, однако и это «ничего» забрало все мои малые силы.
Араши застыла и, плюнув на поверженного врага, отступила.
– Если вздумаете вернуться, я побью вас снова, дерьмо вы собачье! – сказала она громко, и Юкико торопливо зажала ушки ладонями.
Почему-то этот жест, по-детски искренний и все-таки нелепый, заставил меня рассмеяться. И смех мой подхватили. Голос Кэед звучал как колокольчики.
Хохотала Шину, утирая слезы то ли боли, то ли радости… и робко улыбалась снежноликая Юкико. И даже наша Мицухито, выглянувшая на шум, позабыла о слезах… И Араши тоже смеялась, громко и по-мужски хлопая ладонями по бедрам.
– Вы… – старший покраснел до кончиков ушей, – вы за это поплатитесь… я пойду к Наместнику… я скажу…
– Что тебя побила девчонка, рыбозадый? – этот громкий голос оборвал смех. – Прошу прощения, госпожа…
Старший поднялся, все еще держа руку. Перелом? А хоть бы и так. Он сюда не с миром шел, и будь сила на его стороне, нам пришлось бы туго.
– Не стоит, господин Хельги… а вы, молодые люди, послушайте и, если получится, подумайте над моими словами. – Я выступила и спрятала руки в широких рукавах домашнего платья. – Вы здесь говорили много… всякого… не только о нас, но и о Наместнике, да продлят боги его час на земле…
Хельги выразительно хмыкнул и руку с меча не убрал.
– …и шестеро готовы повторить слова перед любым из его судей…
– С-сука…
– Полегче! – Широкая ладонь Хельги мазнула по бритому затылку. – Продолжайте, госпожа…
– И они подтвердят, что говорим мы правду. А согласно уложению от Каннаши, хула на Наместника либо же иного чиновника, назначенного князем, есть хула на самого князя и повинна быть наказана… – Язык мой легко вывязывал слова.
– Понятно? – Хельги поднял обоих ублюдков и, хорошенько встряхнув, добавил: – А вздумаете докучать госпоже, я вам попросту яйца отрежу. Сам, без уложений и судей.