Дом у реки

Когда-то эта девушка изучала в университете бизнес-процессы, намеренно выбрав их как нечто противоположное непредсказуемости творческого хаоса ее родителей. Эта девушка вышла замуж за первого же мужчину, с которым начала серьезно встречаться, родила ему двух прекрасных дочек. Они переехали в большой викторианский дом. Она стала той женщиной — женой, — которая покупает рассаду в садовых центрах, строго следит за рецептами и все тщательно записывает в специальный календарь, у которой строго регламентированы все встречи и события. Она столько труда вложила, чтобы построить такую идеально сбалансированную, упорядоченную жизнь. И вот случилось то, что едва не вывернуло ее наизнанку.

— Мама, а что у нас к чаю? — вдруг раздается голосок Мэй с заднего сиденья и прерывает ее размышления. — Я проголодалась.

— Пастуший пирог.

— Ненавижу пастуший пирог, — стонет Хлоя.

— С каких это пор?

— Я всегда его ненавидела.

— Да? А я и не заметила. В прошлый раз ты его отлично ела.

— Он гадкий.

— Тогда съешь тост с фасолью.

Девочки еще что-то бурчат, но потом затихают.

Райан, конечно, не собирался морочить ей голову, как и обещал, но преследовал со всей страстью. И всякий раз, когда ей хотелось дистанцироваться, не обращать внимания и включить здравый смысл, она чувствовала, как тело реагирует на любое сообщение Райана. А они становились все более и более откровенными. Он хотел трахнуть ее. Он хотел узнать ее вкус. Он подробно рассказывал, что бы он хотел сделать с ней. И она читала эти сообщения со смесью желания и стыда и тут же удаляла их как стыдные компрометирующие улики. Ей нравился секс с Эндрю, особенно до того, как родились дети, но он никогда за двенадцать лет семейной жизни ни разу не сказал ничего даже близко похожего на то, что писал Райан. И она никак не могла понять, это и вправду волнует ее или все же пугает. Ей так хочется быть желанной. Так хочется отринуть всю ответственность и принципы. И это так похоже на какую-то одержимость.

Через неделю она сдалась. На работе предупредила, что больна, сама же поехала в небольшой мотель подальше от города, чтобы уж точно никто их не увидел, и подальше от ненужной романтики. Под скучный офисный костюм она надела свое лучшее, самое сексуальное нижнее белье. Они с Райаном посидели немного в довольно унылом ресторанчике, но она так нервничала, что кусок в горло не шел. От одного ощущения черного шелка на коже у нее перехватывало дыхание: она надела этот лифчик пуш-ап, эти кружевные трусики специально, чтобы стать еще желанней для человека, который и без того сгорает от страсти и который, едва она положила приборы, предложил взять напитки в номер. Ева с радостью согласилась.

Видимо, ей так хотелось подчиниться ему. Перестать держать под контролем каждый момент своей жизни. Освободиться от ответственности хотя бы на время. Отчаянно хотелось вновь почувствовать себя молодой. Райан как будто открыл в ней какую-то потайную дверцу, и оттуда вырвалась на свободу глубоко скрытая, тайная, неведомая часть ее натуры. Жаждущая. Похотливая.

Едва они переступили порог, Райан набросился на нее. Прижал к стене, начал срывать одежду, одновременно покрывая поцелуями. И она отвечала тем же, она полностью подчинялась его неистовому желанию, это было все, о чем она сейчас мечтала… И именно поэтому ее постигло страшное разочарование. Несколько минут спустя они уже лежали голые на кровати и обсуждали, почему у Райана нет эрекции.

— Не переживай, — говорила она, — так бывает.

Райан прикрыл глаза руками:

— Знаешь, это не впервые. Я… я надеялся, что с тобой все будет иначе. И после того вечера я подумал…

Ева взяла его за руку.

— Ничего страшного, правда, — заверила она, и он, свернувшись калачиком, как-то совершенно по-детски положил ей голову на грудь.

— Давай тогда просто пообнимаемся.

— Давай, — ответила она и погладила его по волосам, гораздо более густым и жестким, чем у Эндрю.

— Моя бывшая не была такой понимающей. Она сбежала от меня с моим лучшим другом. И собакой. Просто сказала мне, что я ей больше не нужен.

Ева слушала этот монолог и понимала, что вот, опять, она и здесь отдает себя. Это было совсем не то, что она себе представляла. Вместо страстного секса в придорожном мотеле она лежит, у нее на груди голова взрослого мужчины, она гладит его волосы и выслушивает жалобы. Боже, неужели так будет всегда? Неужели она так и состарится, оставаясь вечной мамочкой для всех? От одной мысли ее передернуло.

Так, значит, тот Райан, о котором она бесконечно думала все последнее время, — всего лишь выдумка, которая даже близко не похожа на него настоящего, живого, который лежит вот тут рядом. Он мог шутить, смеяться, дразнить и говорить ей всякие непристойности, но в глубине души был совсем не таков. Подо всей этой сексуальной бравадой скрывалась тьма: неудачный брак, проблемы с алкоголем и, как выясняется, с мужским здоровьем тоже. Целый ворох проблем. У каждого они есть, но она совсем не уверена, что готова взвалить их на себя. И особенно когда предполагалось, что это будет всего лишь ни к чему не обязывающая интрижка. А настоящий роман с Райаном ей совершенно ни к чему. Ей есть что ставить на карту, есть что терять. Но что делать прямо сейчас, она не знала. Как сказать ему об этом, не задев его самолюбия и его возможных чувств? Да проще перейти минное поле. На следующей неделе, пообещала она себе, сразу после свадьбы, она скажет Райану, что между ними ничего быть не может.

Все еще раздумывая об этом, Ева выезжает на круговую развязку. И в этот же момент раздается резкий визг тормозов, гудит клаксон, она резко нажимает на тормоз, сумочка слетает с пассажирского сиденья, ручки, мобильник и прочая мелочь рассыпаются, девочки сзади вжимаются в свои кресла. Мэй вскрикивает. Ева видит какой-то белый фургон, который замер в нескольких дюймах от ее бампера. Водитель высовывается из окна и орет:

— Тупая корова! Куда ты едешь? Ты же чуть не убила тут всех.

Ева в ужасе смотрит на него, слушая, как стучит в груди сердце, и не может вздохнуть. В ее воображении уже разворачивается картина: этот белый фургон протаранил ее машину ровно там, где сейчас сидят девочки.

Уже остановились несколько зевак, водитель продолжает жестикулировать и, качая головой, отъезжает от развязки. Колеса его фургона громко стучат по мостовой.

— Мамочка, — говорит Хлоя. — Мамочка.

— Да, — отвечает ей Ева, возвращаясь в реальность, — простите, девочки. Вы как? В порядке?

— Этот дядя сказал грубое слово, — возмущается Мэй.

— Просто он был зол, — объясняет Ева, — это я виновата, не смотрела по сторонам, когда поворачивала.

— Мамочка, — снова говорит Хлоя. — Люди смотрят на нас.

Сзади снова кто-то истошно сигналит.

— Да, знаю.

Ева вздыхает, заводит машину и отъезжает в переулок, где припарковывается за серебристым «вольво» и ложится головой на руль.

— Мама! — неуверенно окликает Хлоя.

— Я в порядке, мне просто нужна минутка.

Девочки молчат, но она чувствует их беспокойство. Теплые слезы льются рекой, скатываются по лицу прямо на колени. Через несколько минут с заднего сиденья доносится голос Мэй:

— Мы уже опаздываем на урок фортепиано.

Ева вздыхает, поднимает голову, вытирает глаза и заводит машину.

— Да. Простите, девочки.

Она осторожно выруливает на дорогу. Что с ней не так? Надо взять себя в руки. Этот водила прав, она тупая корова, которая сидит тут и мечтает о какой-то грязной интрижке. Она могла кого-то убить. Она могла убить их всех.

14

Марго пересекает небольшой каменный мост через реку, старательно обходя тьму под его сводами, и оказывается на тропинке, которая бежит к дальнему краю долины. Она идет вдоль пшеничных и кукурузных полей, стараясь не угодить в наполненные жидкой грязью глубокие следы, оставленные тут дикими животными. Кое-где на колючей проволоке, которой ограждены поля, висят клочья овечьей шерсти.