Дом у реки

Вернувшись к плите, Кит ставит кастрюлю на огонь, тянется за солью и оливковым маслом, исподтишка разглядывая дочь. Эта татуировка по-своему красива. Наверняка ее было больно делать. Что означает этот узор? Марго, точно далекая страна, когда-то знакомая, но труднодоступная и изменившаяся. Вместо мягкой девочки она стала стройной, немного угловатой женщиной — красивой, да — но какой-то жесткой и недосягаемой. Как же она изменилась. Глядя на дочь, Кит остро чувствует утрату. Эта молодая женщина ей незнакома.

— Можешь не волноваться, — наконец нарушает молчание Марго, — я не хочу проблем.

Кит неестественно смеется:

— Я знаю.

— Я здесь ради Люси.

Кит кивает:

— Да, я догадалась.

Обе снова замолкают.

— Какой прогноз на субботу? — снова первой нарушает молчание Марго, методично орудуя ножом.

— Неопределенный, — отвечает Кит, бросая спагетти в кипящую воду.

— Легкая непогода и дождь в день свадьбы — это к удаче, кажется?

— Есть такая примета, да, — отвечает Кит, глядя в кастрюлю. Они говорят о погоде. Она бы снова рассмеялась, не будь это так грустно.

— Уверена, конфликт Лу и Евы быстро иссякнет, — говорит Марго. — Все на взводе из-за этой скорой свадьбы.

— Да, — соглашается Кит. — Я не волнуюсь. — И добавляет: — И та, и другая никогда не были особенно злопамятными.

Снова повисает неловкая тишина. Кит мысленно ругает себя за такой выбор слов. Они просто болтались в воздухе, поймав затянувшееся напряжение и удерживая его на месте.

— В этом вся Люси, — замечает Марго, явно пытаясь избавиться от того же самого ощущения, — романтичная… импульсивная… живая.

Кит снова смотрит на Марго. Она всегда помнила все до малейшей детали. Помнила четырехлетнюю Люси и семилетнюю Еву, которые нянчились с новорожденной Марго. Помнила, как они лежали в высокой траве сада рядом с колыбелью, укачивая ее и меняя пеленки, совершенно влюбленные в свою маленькую сестренку. Помнила, как Марго хвостиком ходила за Люси и Евой по дому и саду, словно маленькая тень. Как она сворачивалась на коленях отца, когда приходило время ложиться спать, сосала большой палец, пока Тед читал ее любимую книгу. Помнила вечера, которые проводила у кровати Марго, поглаживая ей спинку, а та урчала точно котенок, слушая фантастические истории, которые она придумывала буквально на ходу. Помнила, как Марго собирала их всех в гостиной на диване, а сама театрально выступала из-за занавесок и исполняла песни и пьесы собственного сочинения. Она помнила и то лето, когда шестнадцатилетняя Марго уехала с одним рюкзаком за плечами. Когда она зашла на кухню с решительным выражением на лице: «Я больше не могу здесь жить». Ровно шесть слов, на которые Кит ответила: «Думаю, так будет лучше» — и отвернулась. Не потому, что ей было все равно, нет, просто она не хотела, чтобы Марго видела, насколько ей не все равно. С тех пор прошло восемь лет, и все это время они почти не разговаривали.

Под весом этих воспоминаний Кит вдруг чувствует, как ей хочется подойти и обнять Марго, притянуть ее к себе, прижать к груди. Но лицо дочери непроницаемо, и Кит сомневается, что та будет рада ее прикосновениям. Вновь развернувшись к плите, она мешает спагетти. По крайней мере, кажется, что Марго хотя бы пытается… притвориться, что все может быть нормально. Она тоже попытается.

— Вся Люси. Да. Когда она спросила, можно ли провести здесь церемонию, я с радостью согласи лась. Хоть и не ожидала ничего такого.

Марго кивает, нож в ее руке продолжает стучать по разделочной доске, рассекая листья на тонкие полосы.

— К тому же неплохо чем-то себя занять. Чем-то, кроме работы.

Стук замолкает. Обернувшись, она натыкается на пристальный взгляд Марго, стальной нож в ее руке в свете лампы над столом горит, точно факел.

— Ты снова пишешь? — прищуривается она, голос ее слегка дрожит.

Кит думает о скомканной бумаге, разбросанной по полу ее кабинета наверху, и почти пустом, лишенном заголовка листе.

— Нет. Я думала написать приквел к «Редким элементам», но издатель хочет, чтобы я закончила историю Торы Рейвенстоун.

Краем глаза она замечает, как Марго отхлебывает из бокала. С губ срывается напряженный смешок.

— Судя по гонорарам, которые я получаю, интерес читателей к ней не угас. Мне стоит быть благодарной. Хотя порой кажется, что я прикована к чудовищу. — Кит тоже делает глоток вина, пытаясь унять беспокойство. Они обе поняли, что ступили на тонкий лед. Поставив бокал обратно на стол, Кит вдруг неожиданно сказала: — Если честно, я не могу найти в себе силы, чтобы вернуться к работе с тех самых пор, как… С момента… После перерыва. Он опустошил меня. — И ждет, чувствуя, как колотится в груди сердце. Они впервые за восемь лет говорят о случившемся, и она не знает, что сейчас скажет Марго. Кит хочет… да, она хочет услышать извинения. — То, что было утрачено, — добавляет она, не выдержав молчания Марго, не находя в себе силы обойти еще одну ловушку, отчаянно пытаясь вызвать хоть какую-то реакцию, — невосполнимо.

Взгляд Марго закаменел, она стоит стиснув зубы. В ее карих глазах — точь-в-точь как у отца — горит гнев, при виде которого Кит делает последний шаг на опасную территорию, раскинувшуюся между ними. Что ж, ладно. Пора бы уже добиться от Марго хоть какой-то реакции.

— Не хочешь ничего мне сказать?

— Мама, — отвечает Марго, и само это слово уже звучит как предупреждение, — не сегодня. Пожалуйста, давай хотя бы один вечер не будем ворошить прошлое.

— Не будем ворошить? — Кит еле сдерживается. Восемь лет они молчали об этом. — Мне не нужно от тебя ничего, кроме извинений. — Она даже удивилась, как спокойно и примирительно прозвучал ее голос, как здраво она себя повела.

— Извинений? Я и ночи здесь не провела, а ты уже хочешь выкопать…

— Да. Я хочу выкопать, — перебивает она, чувствуя нарастающий гнев, желание разбередить старые раны, жажду, которую можно утолить лишь жесткими словами. Это копилось в ней так долго. Ей надо излить наружу эту боль, это отчаяние, и нужно, чтобы Марго приняла ответственность… Или хотя бы попыталась объяснить то, чего сама Кит понять не могла.

— То, что ты сделала, Марго, было… Разрушительно. Я хочу, чтобы ты поняла это. Что ты поняла, что было утрачено. Неужели так сложно признать, что ты заставила кого-то страдать. Неужели так сложно сказать «прости» спустя столько времени?

Марго глубоко вздыхает, смотрит на нож в руке и осторожно кладет его на стол.

— Хочешь поговорить о том, что заставило страдать? Что было утрачено?

Кит кивает, но Марго вдруг горько смеется:

— А может, мы поговорим о том, через что прошла я, мама? Может, поговорим о том, что я утратила?

Взгляд Кит становится растерянным и недоуменным. Она пытается ответить, но Марго продолжает:

— Только эта часть истории тебя никогда не интересовала. Ты всегда была так одержима своей собственной жизнью… Своей работой… Своим чертовым успехом! — последнее слово она выплевывает, точно проклятие.

Кит невольно отступает:

— Мой успех? Думаешь, это он был для меня важным? Меня никогда не интересовал успех. Мне было важно просто писать. Придумывать историю. Хотя успех, конечно, был, — добавляет она, эти слова словно причиняют ей боль. — Благодаря ему я оплачивала наши счета, ваше обучение и крышу над головой.

На щеках Марго выступают алые пятна.

— Но ты никогда не обращала внимания, как это влияет на нас… ты всегда была далека от этого. Ты не видела, просто не знала, в чем мы нуждались… В чем я нуждалась. — Марго одним глотком осушает бокал и со звоном опускает его обратно на стол.