Дом, в котором совершено преступление (Рассказы)

– Смотрите-ка! Вот и нам нравится Рим в летнюю пору.

– Мы служащие, - объяснила Майя.
– У нас отпуск только в конце месяца.

– А где вы работаете?

– Да какое вам дело?
– сейчас же перебила Клоти.
– Разве я вас спрашиваю, где вы сами работаете?

– Если спросите, я вам скажу.

– И не подумаю спрашивать, мне это ни к чему.

– Но, Клоти, - мягко сказал Джироламо, - за что вы на меня так сердитесь?

Он потянулся через стол и положил руку на маленькую, пухленькую и изящную кисть девушки. Но та резко отдернула руку и крикнула:

– Не трогать меня!

– Да что с вами, Клоти?

– Не смейте называть меня Клоти!

– А как же вас называть?

– Называйте синьориной Клотильдой.

– Да послушайте в конце концов, - воскликнул Джироламо, потеряв всякое терпение.
– Если вам не хотелось идти завтракать, вы могли бы отказаться. Но, согласившись, вы обязаны по крайней мере вести себя прилично.

– Обязана? Да вы спятили! Почему это я обязана? Может, потому, что вы меня завтраком накормили?

– Но, Клоти...
– вступилась подруга.

– А ты помолчи, - прикрикнула Клоти.
– Ведь ты заставила меня принять это дурацкое приглашение! А раз так, то и оставайся с ним. А я ухожу. Будьте здоровы...

Она вскочила и, поспешно пройдя меж столиков, направилась к выходу.

– Ну а теперь, - обратился Джироламо к Майе, как только Клоти исчезла из виду, - сделайте милость, объясните мне, мягко выражаясь, непонятное поведение вашей подруги.

Та покачала головой.

– Это моя вина. Я уговорила ее пойти. Она не хотела.

– Но почему же?

– Вы не обижайтесь. Она не хочет больше терять время на всяких типов без гроша в кармане.

– Но ведь я, - произнес совершенно ошеломленный Джироламо, - я вовсе не тип без гроша в кармане.

– Так вы не голодранец?

– Нет, право же, не голодранец.

– Странно... А у Клоти сложилось именно такое впечатление. Да и я, не обижайтесь, поклялась бы в том же.

– Что же вас заставило так думать?

– Да как-то так, все вместе.

Джироламо помолчал немного, затем снова заговорил:

– Но если у Клоти такие взгляды на людей, то почему, прежде чем грубить мне, она не разузнала, не спросила меня? Я бы сказал ей правду, что я - не "тип без гроша в кармане", и тогда она вела бы себя вежливо и мы бы хорошо провели время.

– Вы должны извинить ее. Она боится.

– Да чего же она боится?

– Боится, что нарвется, как всегда, на голодранца. Вы нас поймите: мы девушки бедные, что ж тут удивительного, если нам хочется иметь знакомства среди мужчин со средствами?

– Ну, хорошо, так по крайней мере осведомляйтесь заранее.

– Жизнь - это джунгли, - философски изрекла девушка.
– Клоти защищается, вот и все. Вам хорошо рассуждать, но кто боится, тот не рассуждает.

Джироламо снова помолчал. Официант принес счет, и Джироламо расплатился.

– Если хотите, поедем завтра к морю, - наконец сказала девушка.
– Я сама поговорю с Клоти.

– Я думаю, что мы не сможем поехать.

– Почему? Вы обиделись?

– Да нет, но теперь уж вы на меня нагнали страху.

– Вы-то чего напугались?

– Жизнь - это джунгли, - ответил Джироламо, вставая.

Дом, в котором совершено преступление

В то время как машина неслась по блестевшему от дождя шоссе под серым, затянутым тучами небом, Томмазо изучал свою спутницу. На вид ей было немногим более тридцати; гладкие и прямые темные волосы обрамляли бледное, худое лицо с орлиным носом и черными горящими глазами. Из-за слишком яркой губной помады ее большой, резко очерченный рот казался кровоточащей раной. Он опустил глаза: из-под зеленой юбки выглядывали черные лакированные сапожки, доходившие почти до колена. Наконец он нарушил молчание:

– Еще очень далеко?

– Нет, скоро приедем.

– И как это вашим пришло в голову построить виллу в столь уединенном месте? Я понимаю еще, если бы было близко от моря, а то его отсюда и не видно.

– Мы построили ее здесь потому, что у нас тут была земля.

– Когда же выстроена ваша вилла?

– Году в тридцатом, почти тридцать лет назад.

– И с тех пор вы в ней и живете?

– Нет, мы ездили сюда каждое лето, если не ошибаюсь, до тридцать третьего года. Потом купили виллу в Анседонии и больше не приезжали.

– Двадцать семь лет дом стоит покинутым! И отчего же?

– Да так. По-видимому, нам здесь разонравилось.

– Сколько вы за него хотите? Посредник мне говорил цену, но я за последнее время пересмотрел столько вилл, что уже не помню.

– Пятнадцать миллионов лир.

– Ах, да! Кажется, вилла очень большая?

– Да, она большая, но комнат в ней немного. Гостиная и еще четыре комнаты.

– Если верить посреднику, это было бы весьма выгодное приобретение.

– Я тоже так думаю.

– Вилла принадлежит вам?

– Нет, у нее три владельца - мой брат, сестра и я.

– У вас нет родителей?

– Нет, они умерли.

– Ваш брат женат? И сестра замужем?

– Да.

– Они живут вместе с вами в Риме?

– Нет, они живут за границей.

– А вы замужем?

– Нет.

– Вы живете одна?

– Нет. Но, синьор Лантьери...

– Говорите, я вас слушаю.

– Извините меня. Я должна показать вам виллу, но вовсе не обязана рассказывать вам о своей личной жизни.

– Простите. Вы тысячу раз правы.

Наступило молчание. Но странное дело, Томмазо про себя отметил, что резкий ответ молодой женщины не вызвал у него ни чувства обиды, ни удивления. Он старался понять, почему же ее тон и слова не задели его, и наконец его осенило: как в цене виллы, слишком низкой для такого большого дома, так и вообще в поведении женщины, державшейся как-то слишком незаинтересованно и безучастно, таилось нечто загадочное, и это если и не полностью оправдывало, то, во всяком случае, извиняло проявленную им нескромность. Он посмотрел на губы женщины, и его поразило, как ярко они накрашены. С ее белого, как бумага, лица он перевел взгляд на серую и блестящую ленту дороги, бегущую навстречу серому, подернутому дымкой пейзажу, и увидел, что сквозь серую тусклость этого пасмурного осеннего дня, подобно кроваво-красной краске на губах этой женщины, необычно и ярко сверкают другие цвета: желтое золото листьев какого-то растения, увивающего фасад крестьянского дома; густая чернота мокрых стволов, светлая, почти голубая зелень капустных кочанов на огородах; яркий пурпур гроздей ягод на колючем кустарнике. День сегодня выдался туманный и дождливый, подумал Томмазо, но все же он не лишен своего очарования - в такой день краски природы играют и переливаются, как звонкие голоса в тишине полей.