Дом, в котором совершено преступление (Рассказы)

– В чем же, по-твоему, должно было состоять это наше счастье?

Жена, помедлив, проникновенно ответила:

– В том, чтоб вечно любить, обожать друг друга, составлять вдвоем одно неделимое целое.

– Твое счастье надуманно и примитивно, - быстро сказал Сильвио. Знаешь, что оно мне напоминает?

– Что?

– Цветные открытки, которые продаются в табачных киосках, такие цветные, глянцевые открытки. Какой-нибудь напомаженный и разряженный слизняк прижимает к груди девицу с роковыми глазами. А в углу красивенький бантик или роза.

– Дурак.

– Сама дура, раз у тебя такое представление о любви. Хочешь знать, что такое, по-моему, счастье?

– Ничего я не хочу!

– Нет, ты должна меня выслушать.

– Не хочу я ничего знать!

Она заткнула себе уши руками и упрямо смотрела в сторону моря. Разозлившись, Сильвио схватил ее за запястья, отвел ее руки в стороны и быстро проговорил:

– Счастье - это быть самим собой всегда и во всем, без компромиссов, даже ценою самого счастья. Поняла? И мы были счастливы эти два года, потому что любили друг друга, а любовь позволяет мужчине и женщине оставаться самими собой, без фальши, которая тебе так нравится. И несмотря на то, что мы ссорились, ругались, обижали друг друга, мы были счастливы. Поняла?

– Оставь меня!

– И не затыкай себе уши, когда я с тобой разговариваю, поняла? Ты должна слушать, когда я тебе говорю умные вещи, как я выслушивал твои глупости.

– Оставь меня!

Сильвио поцеловал жену в уголок рта, сам не зная, то ли с яростью, то ли с нежностью. Потом он отпустил ее и, как ни в чем не бывало, они пошли дальше. Вот наконец и ограда виллы, покрытая целым каскадом вьющихся побегов с мелкими листочками и маленькими синими цветами. За калиткой виднелась боковая стена дома, белая и гладкая, с прямым карнизом, с водосточной трубой и двумя окнами с зелеными жалюзи. Сильвио посмотрел на окна, это были окна той самой комнаты, где они с женой прожили два года, и почувствовал вдруг, как у него сжалось сердце: да, там они любили друг друга и были по-своему счастливы; это было суровое, беспокойное счастье, но зато не такое придуманное, о каком мечтала она. Жена нетерпеливо сказала:

– Ну что ж, пошли назад.

– Нет, я хочу войти.

– Зачем?

– Затем, что я знаю - в этом доме мы были счастливы, и я хочу снова побывать там, где мы так любили друг друга.

– Хороша любовь!

Сильвио пожал плечами, потом дернул за веревку, и сразу же в глубине сада раздался резкий и такой знакомый звук колокольчика. Они немного подождали, затем за оградой послышался шелест, калитка открылась, и появилась девушка лет пятнадцати, невысокая и стройная, в плотно облегающем ее фигуру свитере с глубоким вырезом на груди и в коротенькой юбке. У нее было лицо взрослой женщины, черные глаза с темными тенями, смотрящие томно и иронически, и пухлые яркие губы.

– Что вы желаете? Синьоры нет.

– Синьора все еще сдает комнаты?

– Да, сдает.

– Мы хотели бы посмотреть,

– Но они все заняты.

– Не важно, мы хотим посмотреть их на будущее.

– Пожалуйста.

Вот сад, старый, густой и запущенный, вот наружная лестница с потрескавшимися ступеньками из узорчатой майолики, усыпанная сосновыми иглами; ветви сосен склоняются над самой лестницей. Девушка сказала что-то о сковородке, стоящей на плите, и убежала. Сильвио с женой поднялись по лестнице и через дверь с цветными стеклами вошли в большую комнату.

Это была их комната, все тут осталось по-прежнему; широкая кровать с рыжим покрывалом, деревенская мебель в английском стиле, красные плитки пола, голые белые стены. В комнате, должно быть, жила какая-то супружеская пара: предметы женской и мужской одежды виднелись повсюду на вешалках, на стульях; на мраморной доске комода были аккуратно расставлены многочисленные баночки с помадой и прочие туалетные принадлежности, на кровати из-под подушки выглядывала ночная рубашка из розовой кисеи и синяя мужская пижама. Сильвио, невольно поддавшись охватившему его волнению, тихо произнес, как бы разговаривая сам с собой:

– И все же я знаю, здесь мы были счастливы.

Жена гневно воскликнула:

– Перестань! Вот, смотри, что я делаю с твоим счастьем.

– Наклонившись, она плюнула на пол. Сильвио знал, что это была ее обычная манера провоцировать его и вызывать ссору, и это было совсем не похоже на ту идиллию, которую она рисовала себе в мечтах. Он много раз уже обещал себе не поддаваться на это и сохранять спокойствие, но всякий раз не мог удержаться. Так и теперь, прежде чем он успел отдать себе отчет в том, что делает, он схватил ее за обнаженные полные руки и так встряхнул, что ее пышная грудь, всколыхнувшись от толчка, чуть не выскочила из блузки.

– Это ты не умеешь любить! Ты, вместо того чтобы растрогаться, плюешь в комнате, где мы прожили два гада!
– выпалил он прямо в хорошенькое, испуганное и разгневанное лицо.

Он видел, как она в бессильном гневе состроила комичную и грациозную гримаску, и захотел ее поцеловать, но вместо этого оттолкнул ее и швырнул на кровать, и когда она повалилась на нее ничком, наклонился и ударил ее кулаком по плечу. Потом он подошел к окну и стал смотреть в сад. Так он поступал всегда во время их ссор шесть лет назад; и сейчас, вспомнив об этом, он понял, что их любовь еще не прошла, потому что они оба продолжали вести себя точно так же, как тогда. В то время как он, все еще тяжело дыша, думал об обычном, хорошо знакомом ему контрасте между тишиной, в которую был погружен залитый солнцем сад, и смятением, царившим в его душе, он услышал у себя за спиной иронический голос жены:

– Так это, по-твоему, любовь, да?

Он ответил, не оборачиваясь:

– Любовь - свирепая вещь, и ты сама хочешь ее такой.

– Посмотри, вот где настоящая любовь.

Сильвио обернулся:

– Где?

– Вот у них двоих, что живут теперь в этой комнате.

– Откуда ты знаешь?

– Я это чувствую, такие вещи чувствуются. Настоящая большая любовь.

Дверь на лестницу отворилась, и показалась девушка.

– Ну, вы посмотрели комнату? Господа уезжают послезавтра.

– А кто эти господа?
– вдруг спросил Сильвио,

– Иностранцы.

– И они... хорошо живут?

На лице девушки отразилось удивление:

– То есть как?

– Они любят друг друга?

– А кто их знает.

– Но это же видно, когда люди любят друг друга.

Девушка смутилась.

– Они очень старые, откуда я могу знать? Они всегда спокойны, всегда вместе.

– Старые? Как старые?

– Не знаю, старые.

– Понятно, - сказал Сильвио.
– А у тебя есть жених?

– Да.

– Вы с ним ладите?

– И ладим и не ладим.

– То есть как?

– У него трудный характер.

– А у тебя?

– Он говорит, что это у меня трудный характер.

– Ну так вы любите друг друга или не любите?

– Если б мы не любили, зачем бы нам тогда быть вместе?

Одиночество

В пять часов вечера, войдя в квартиру, уже погруженную в сумеречный полумрак, Джованни почувствовал, как его охватило одиночество. Не зажигая света, он снял в прихожей плащ, прошел в кабинет и, как робкий гость, присел на стул возле двери, закинув ногу на ногу, скрестив на груди руки и уставившись неподвижным взглядом в темноту. К тоскливому чувству одиночества теперь примешивалось еще смутное недоумение: он был один весь день, но не страдал от одиночества и только сейчас вдруг ощутил его с ужасающей остротой; так лунатик, внезапно проснувшись, замечает, что стоит на самом краю крыши. Чтобы успокоиться, Джованни попытался проанализировать это чувство, мысленно расчленить его. Он решил, что это своего рода паника и что эта паника возникает, в свою очередь, от страха почувствовать себя ущербным, ущемленным, неполноценным и потому жаждущим восполнить себя, то есть найти себе компанию. Впрочем, это было прежде всего физическое ощущение тоски, подобное чувству жажды или голода; и, как жажду и голод, ее можно было утолить только физически, то есть общением с другим человеком.