Дома костей

– Сочувствую, – совершенно искренне произнес он.

Керидвен снова кивнула, потом поднялась и спросила:

– Есть хочешь?

Он пожал плечами, слишком усталый, чтобы ощущать голод.

– Я приготовлю завтрак, – пообещала Керидвен и решительно добавила: – И ты мне поможешь.

Эллис с трудом начал вставать.

– Сначала – сражение с домами костей, а теперь овсянка?

– Да.

* * *

Колбрен пропах смертью и гарью.

Слишком многое требовалось починить – двери, сломанные засовы, не говоря уже о том, что несколько убитых кур и коза тоже требовали хлопот. Одного взгляда на дом Рин хватило, чтобы испытать желание спрятаться в своей комнате и уснуть. Но спать было некогда.

Сначала предстояло заняться дядей.

Она надеялась, что никто не увидит ее.

Надежда была тщетной. Колбрен невелик, а если она и знала что-то о небольших деревушках, то лишь одно: во многом они живы за счет зорких глаз и сплетен.

Несколько деревенских увидели, как она везет тачку через всю деревню.

– Дом костей или кто-то из наших? – спросила пожилая женщина с собранными на макушке волосами и узловатыми пальцами. На ее лице отражалась неподдельная тревога.

– Дом костей, – поспешила ответить Рин и покатила тачку дальше. Однако женщина подошла к ней и откинула старую простыню, прежде чем Рин успела остановить ее.

Бегло взглянув на иссушенную плоть и знакомую плешь на макушке, женщина вздрогнула, простыня выскользнула у нее из рук. Рин закрыла глаза и покачнулась на месте. «Надо было оставить голову дома», – запоздало подумала она. И эта мысль вызвала у нее такой ужас и отвращение, что она чуть не рассмеялась.

– Сочувствую, – произнесла женщина, на лице которой отразилась боль. – Мы так надеялись… надеялись, что он вернется.

Скорбящим всегда говорят избитые фразы, давным-давно утратившие смысл.

– Спасибо, – отозвалась Рин. Ответ, по сути, верный, но вложить чувства в него ей не удалось. Она знала, как быстро разнесутся вести о дяде.

Дядя мертв, а его долги еще предстоит выплачивать.

Пока она поднимала дядю, чтобы бросить в горнило, у нее по телу пробежали мурашки. Он был влажный и тяжелый, слишком неподвижный, и пах лесной землей. Ей уже много лет не случалось испытывать тревогу, находясь рядом с трупом, но на этот раз так и хотелось броситься прочь. Она заставила себя смотреть, как пламя пожирает его, как вспыхивает одежда, выбрасывая снопы искр.

У нее в душе вновь разверзлась пустота. Вдумываться в свой отклик на недавние события она не решалась, боясь того, что могла найти, копаясь в себе.

Домов костей оказалось слишком много, в кузнице не успевали сжигать их. Рин помогала жителям деревни грузить их на телеги и тачки, вывозить из деревни в ту сторону, куда дул ветер, и складывать в кучу. Трава и почва вокруг были сырыми, огонь долго не хотел разгораться, но несколько мужчин упорно раздували его. Наконец пламя занялось, к небу начал подниматься дым.

Работа была тяжелой: трупов, в основном домов костей, набралось слишком много, а сильных и умелых рук явно было недостаточно. Те, кто считал дома костей просто выдумкой, оцепенело стояли среди разрушенной деревни и растерянно переглядывались – по крайней мере, пока Инид не прикрикнула на них. Но никто и не думал судачить или жаловаться – ни на работу, ни на вонь.

Ни единого трупа – ни дома костей, ни деревенского жителя – нельзя было оставить в деревне, ведь с наступлением ночи он снова восстал бы. Скорбящие предавались горю тихо. С давней традицией приносить еду тем, кто понес утрату, пришлось повременить ради защиты деревни.

Рин заметила, как Морвенна отдирает старые доски от брошенного дома, чтобы починить двери кузницы. Таких же взглядов придерживались все деревенские, им была свойственна не только преданность дому, но и упорство. Колбрен сам пожирал оставшиеся без хозяев дома прежде, чем они рушились от старости.

Эйнон вышел за двери своего дома лишь в полдень. Рин не могла припомнить, когда в последний раз видела его таким неухоженным, с покрасневшими глазами и нечесаными волосами. За поясом у Эйнона был заткнут кухонный нож.

Рин направилась к нему еще до того, как осознала, что задумала. Выбросив вперед руку, она уперлась Эйнону в грудь, не давая ему сойти с места. Гнев, порожденный беспомощностью, был страшнее всего – он пробуждал в ней желание рычать, метаться, обрушить топор на то, что можно расколоть. Истина заключалась в том, что минувшей ночью она чуть было не потеряла то немногое, что осталось от ее семьи, и не знала, сумеет ли защитить близких в следующий раз. Слишком уж много их было, домов костей, и их не брали ни боль, ни усталость.

В этом положении жители деревни очутились по вине Эйнона. И ей не терпелось дать ему почувствовать то же, что чувствовала она сама – гложущий страх и жгучую ярость.

– Я же говорила вам, – заявила она, даже не пытаясь понизить голос. – Я говорила вам не соваться к железной изгороди.

– Не трогай меня! – рявкнул он. Искры гнева вспыхнули в его глазах, морщины обозначились отчетливее.

– Это ваших рук дело! – Она указала на труп, который как раз несла вместе с Морвенной.

– Моих? – Его рот скривился в уродливом оскале. – Моих рук? Разве это я каждый день болтался по лесу? Разве я приманил их сюда?

– Но я не… – Рин умолкла.

Павшие короли. А ведь она и правда ходила в лес прошлым вечером. Заигрывала с опасностью, заглядывая с краю в Аннун, как делала всегда. Но никогда прежде ужасная магия не являлась к ней домой. Так что это не может быть ее виной. Даже те трое бродяг, которых Рин видела на самой опушке леса за последние две недели, не были вооружены – просто одинокие, всеми забытые трупы, непогребенные и лишенные последних почестей. С каждым была связана маленькая трагедия. А явившиеся в деревню ночью дома костей были в доспехах и с мечами. Они нагрянули, чтобы уничтожить Колбрен – вероятно, потому что железную изгородь к тому моменту наполовину разобрали.

А может, изменилось что-то еще, чего Рин не знала.

Эйнон оттолкнул ее руку брезгливо, будто отгоняя назойливую муху.

– Мне известно, что пришло к тебе, – резким тоном заявил он. – Об этом уже все говорят.

Она с трудом сглотнула.

– Твоя мать мертва, – продолжал Эйнон. – Твой дядя мертв. Твой отец пропал, и у меня есть все необходимое, чтобы уничтожить твою семью. Кладбище мое. Дом мой. – Он понизил голос, так что теперь его слышала только она. – Будешь знать, как это дорого – угрожать мне.